Кавказ издавна составлял сферу геополитических и интересов, как восточных соседей, так и Российского государства. Вопрос о Кавказе стал главным компонентом восточной политики России еще с XVI-XVII вв. Без надежного укрепления южных рубежей на Кавказе и решения проблемы выхода России к берегам Черного моря невозможно было дальнейшее развитие России как сильной державы.
Значительная активизация политики России на Кавказе в XVIII в. вызвала сопротивление со стороны Крымского ханства, Турции и Ирана, не желавших уступать в этом регионе России своих устоявшихся позиций. Уже в первой трети XIX в. произошло юридическое закрепление практически всей территории Кавказа за Российской империей. Однако на пути дальнейшего утверждения России в регионе встает еще одна держава – Британская империя, стремившаяся включить Кавказ в число своих владений.
Результатом русско-турецкой войны 1828-1829 гг. стало заключение выгодного для интересов России Адрианопольского трактата 2 сентября 1829 г., по IV статье которого в вечные владения Российской империи переходил «весь берег Черного моря от устья Кубани до пристани Св. Николая» [3, с.71-80]. Последствия этого договора для Западного Кавказа стали судьбоносными. Начиная с этого времени Черкесия, бывшая независимая страна адыгов, становится открытой ареной соперничества между Россией, Англией и Османской империей. Последняя, как известно не теряла надежды вернуть утраченные на Кавказе территории и свой, хоть и номинальный, протекторат над черкесами.
Вечный восточный вопрос перерастает с конца 20-х гг. XIX в. свои масштабы. Теперь к этой проблеме добавляется еще и черкесский вопрос, точнее, последний становится неотъемлемой частью первого. Черкесский вопрос был признан основными противниками России в качестве сугубо внутреннего российского вопроса, но такое признание фактически расценивалось ими как временное явление, не отменяющее право оставлять за собой последнее, решающее слово. Иностранные державы во главе с Великой британской империей не смирились с вхождением Кавказа, одного из важнейших стратегических регионов на стыке Европы и Азии, в состав разрастающейся Российской империи. Как известно, Лондон имел свои виды на Кавказ и свой особый “интерес в независимости Черкесии” [11, с.134].
Интерес к Кавказу и его народам существовал во все времена. Первые шаги в изучении Кавказа были предприняты еще греческими и римскими авторами VI в. до н.э. – I в. н.э. [7]. Эпоха раннего средневековья (V-X вв.) на Кавказе освещается в немногочисленных текстах византийских и арабских авторов, а также в русских летописных источниках. Период борьбы народов Кавказа с татаро-монгольскими завоевателями представлен в работах персидских, арабских, монгольских и западноевропейских авторов (Рашид-ад-Дин, ал-Омари, Вильгельм Рубрук, Плано Карпини) [12]. Время образования в Крыму и на Кавказе генуэзских колоний представлено в ряде источников, в том числе у Г. Интериано и И. Барбаро [2, 6]. В русских дипломатических документах и летописях XVI в. также имеются сведения о кавказских народах, однако особый интерес к Кавказу начинает проявляться с превращением его в один из важнейших геостратегических центров.
Начало систематическому и интенсивному изучению народов Кавказа было положено в нач. XVIII в., когда возрастает интерес к сбору топографических, статистических, исторических, этнографических сведений, к изучению языков и верований народов Кавказа. Именно в это время российская Академия наук, начинает организовывать первые экспедиции и поездки отдельных ученых на Кавказ для сбора информации самого разного характера. Первыми исследователями Кавказа были Иоганн-Густав Гербер, Павел Сергеевич Потемкин, Иоганн-Антон Гюльденштедт, Петр-Симон Паллас, Ян Потоцкий, а в начале XIX в. Генрих-Юлиус Клапрот стал последним иностранцем, совершившим научную экспедицию на Кавказ по заданию Российской Академии наук.
С этого периода исследование русской наукой Кавказа, в том числе истории его народов, идет по нарастающей. Уже в 20-е гг. XIX в. выходят в свет первые кавказоведческие работы общего характера – это сочинения С. Броневского и И. Дебу, которые внесли значительный вклад в подробное описание Кавказа [1, 4].
Трудами этих исследователей, к началу 30-х гг. XIX в. этнографические сведения по Кавказу заметно приумножились, но они все же оставались еще далеко неполными.
После Адрианопольского мирного договора 1829 г., Российская империя автоматически была поставлена перед необходимостью закрепления на обширных землях Западного Кавказа. Возникла особая необходимость в пополнении знаний о Черкессии и черкесах Западного Кавказа. В связи с закрытостью этого края, как для иностранцев, так и для русских, сведения о Черкесии были крайне скудны. Побывавший в Абазии в конце 1850-х гг. (1857-1859 гг.) Т. Лапинский (Теффик-бей) также отмечал эту особенность. «До этого времени, - писал Т. Лапинский, - только немногие европейцы приезжали как гости на абазский берег и при естественном недоверии народа им было невозможно проникнуть дальше в страну и узнать ее. Со стороны русских только пленники или дезертиры проникали в глубь страны и им было совершенно запрещено собирать какие-либо сведения» [8, с.19]. Необходимость расширить знания о регионе и народах, его населяющих, диктовалась прежде всего практическими потребностями – строительство военных укреплений на вновь присоединенных землях требовало точных и достоверных сведений.
Первостепенной задачей являлось строительство на протяжении береговой линии укреплений, так как необходимо было прекратить внешние связи горцев сначала с турками, а вскоре и с иностранными эмиссарами, ввозившими горцам вооружение и проводившими активную антироссийскую пропаганду. Осуществление обширных планов политического и территориального утверждения в Черкесии поставило перед российскими властями задачу организовать секретные поездки офицеров кавказской армии вглубь страны адыгов с целью сбора подробнейших сведений. Одними из первых, кто решился проникнуть к черкесам и составить топографическое и этнографическое описание края, стали в 30-х гг. XIX в. Г. В. Новицкий и Ф. Ф. Торнау.
Г. В. Новицкий, служивший на Кавказе русский офицер, получил секретное задание И. Ф. Паскевича совершить тайный разведывательный рейд по Закубанью с целью сбора военно-политической и социально-экономической информации о народах Северо-Западного Кавказа. Приказ он исполнил в два приема: в 1829 и 1830 гг.
Результаты своего исследования Г. В. Новицкий представил командованию в виде служебной записки. Также в 1829 г. в газете «Тифлисские ведомости» вышла его статья «Географическо-статистическое обозрение земли, населенной народом адыхе» [9]. Результаты второй экспедиции Г. В. Новицкого к черкесам были опубликованы в газете «Кубанские областные ведомости» в 1830 г. Мы в своей работе использовали также «Записки» и «Рапорты» Г. В. Новицкого, опубликованные в Актах кавказской археографической комиссии (Т. 7, 8). В 40-х гг. Г. Новицкий, будучи уже командиром Ставропольского егерского полка, собрал военно-исторический материал о крепости Анапа и о народах, населяющих ее окрестности [10].
К числу российских военнослужащих, внесших заметный вклад в общее кавказоведение и, в частности, в изучение рассматриваемой проблемы, относится и Ф. Ф. Торнау. Он был направлен по указанию барона Г. В. Розена на Западный Кавказ для сбора топографических и статистических сведений о малоизученном тогда еще крае. Ф. Ф. Торнау находился среди горцев в качестве разведчика, а затем и пленника, с 1835 по 1838 гг. Кроме сугубо военных задач, он занимался также и всесторонним изучением Кавказа.
После осмотра мест предполагаемых укреплений Ф. Ф. Торнау пытался доказать бесполезность строительства на кавказском побережье Черного моря небольших укреплений, поскольку они неспособны блокировать побережье. Об этом он заявил и при личной встрече с Николаем I.
Работы Ф. Торнау содержат подробные сведения по истории, этнографии и исторической географии Западного Кавказа [13; 14; 15; 16; 17; 18]. В отличие от работ многих современников, труды Торнау отличаются правдивостью описания и не подвержены апологии существовавшего строя. Но надо сказать, что и он не избежал в своих описаниях, таких привычных его времени эпитетов в отношении черкесов, как «варвары», «хищники» и т.п. К примеру, Ф. Торнау, перечисляя причины упорного сопротивления убыхов, в первую очередь выделил их «дикость и страсть к хищничеству», а также отметил, что черкесскому сопротивлению способствовали и надежды «на помощь Турции…, а в последнее время (т.е. 1833-1835 гг. – З.Б.) и …Англии…», чьи «путешественники» старались в горцах как можно дольше «поддержать падающий дух» [5, с.118-119].
Нельзя не отметить и сделанные Ф. Торнау «некоторые общие замечания» по поводу покорения горцев. «Признаюсь, – писал он в 1881 г., – в то время мне в голову не приходило, что этот жгучий вопрос так благодушно разрешится на половину истреблением и на половину изгнанием с Кавказа всего горского населения. Тогда мне казалось еще возможным менее черствым способом подчинить горцев русской власти, и в таком, более снисходительном смысле и была составлена моя записка» [19, с.231].
Таким образом, к началу 30-х-40-х гг. XIX в. этнографические сведения по Кавказу заметно приумножились, но они все же оставались еще далеко неполными. Тем временем осуществление обширных государственных задач требовало более точных сведений о кавказском регионе, что было связано не столько с научным интересом, сколько со стратегическими целями России. Примером такого «экстренного» изучения стал Западный Кавказ.
.png&w=640&q=75)
