Проблема восполнения пробелов в праве давно входит в число ключевых проблем юридической науки. В современной философии права интерпретация данной проблематики охватывает широкие пласты политической и социально-экономической сфер общественной жизни. Одним из вариантов трактовки границ законности в условиях современного объективно меняющегося мира выступает концепция а-законности, ярким представителем которой является европейский правовед Г. Линдаль [2, 3].
Критический анализ Линдалем кельзеновской теории [1] приводит не просто к отрицанию её положений, но к формированию новой исследовательской программы, более адекватно отражающей сложность современной правовой реальности.
Линдаль исследует целый ряд правовых предписаний, от самых локальных до самых глобальных, показывая, что каждое из них проявляется как единство в отношении аспектов поведения – кто, что, где, когда регулируется законом, и, таким образом, единство определяется границы, лимиты и линии разлома. На широком спектре примеров автор показывает, во-первых, того, что закон упорядочивает поведение, устанавливая пространственные, временные, материальные и субъективные границы, а во-вторых, правовые границы могут соединять и разделять должные места, должные времена, должные действия и должных субъектов только при условии предполагаемого единства правового порядка как вида совместного действия с нормативной точки зрения, то есть как формы порядка, которая конститутивно предполагает множественное число от первого лица точка зрения как «мы вместе».
Линдаль, говоря о пространственных границах, приводит аргументы, подкрепленные различными аспектами глобализации или цифровой революции, которые утверждают, что для права (или какой-либо формы, или области права) больше не характерны границы в пространстве. Возражение Линдаля состоит в том, чтобы указать, что условием возможности индивидуализации правовых актов является то, что мы называем «должными местами», где такие «места» следует отличать от того, что находится вне – или не внутри – них. Такие места расположены в правовом пространстве и, в более общем плане, в нормативном пространстве – они пространственны. Таким образом, хотя любое «место» может быть связано с физическими местоположениями, которым мы можем присвоить координаты на карте, способ определения пространства и пространственных границ, который раскрывается здесь, не является физическим пространством, так же как топологическая карта лондонского метрополитена не является представлением отношений в физическом пространстве лондонского метрополитена, станции, отношения с которыми он раскрывает. Аналогичным образом, когда Линдаль говорит о необходимой территориальности права, он имеет в виду не географический охват, а тот факт, что любой правовой порядок характеризуется конечным числом должностей, которые соединяются и разделяются различными способами.
Линдаль постулирует, что правовой порядок, обладая свойством взаимосвязанности, с необходимостью является ограниченным, поскольку границы выступают конститутивными условиями коллективной идентичности. Процесс ограничения одновременно детерминирует сферу возможных практик, исключая иные варианты, причем эта двойственная функция представляет собой не что иное, как экспликацию коллективной идентичности. Именно посредством совместных действий, обладающих нормативной значимостью, происходит индивидуализация правового порядка как целостного образования - в данном случае, конкретной правовой системы.
Границы, маркирующие дихотомию между легитимным порядком и состоянием «неупорядоченности», становятся явными в ситуациях, когда акты а-легальности нарушают существующий правопорядок, тем самым репрезентируя возможность альтернативной правовой организации. А-правовые акты выполняют пограничную функцию, инкорпорируя чуждые элементы в знакомую нормативную структуру и тем самым устанавливая пределы действующего правового порядка.
Примечательно, что Линдаль различает «слабую» и «сильную» формы а-законности. Первая относится к контекстам, в которых преобразование правового порядка, требуемое принятием а-правового акта, может быть осуществлено без разрушения правового коллектива. Напротив, «строгая» законность несовместима с такой непрерывностью в преобразовании. Он называет последнее выявлением «линий разлома» – и, выделяя условия возможности правового коллектива как продолжающегося «мы» во времени, концепция «линий разлома» дополняет его описание индивидуализации правовых порядков и правового упорядочения [3].
Приведенный Линдалем аргумент, несмотря на все его внимание к юридическим примерам, применим к любому виду нормативного порядка. Так, например, рассматривая нормативный порядок этикета, мы можем отметить, что любой такой порядок предполагает разграничение отношений между местами, между временами, между субъектами и между содержанием действия (кто кому пожимает руку, когда и где). Кроме того, любой этикетный порядок будет индивидуализирован границами, ограничениями и разграничительными линиями – то, что становится очевидным в повседневных переговорах в контексте культурного разнообразия, в которых границы нашего этикетного порядка культуры становятся видимыми для нас. Проблема здесь не в том, что анализ Линдаля предлагает анализ индивидуализации нормативных порядков в целом, а не правовых предписаний в частности.
Содержательный анализ работ Линдаля вызывает серьезные сомнения относительно того, можно ли рассматривать его концепцию как полноценную общую теорию права в противоположность общей теории нормативных систем, где право выступает лишь частным случаем. Центральный вопрос о критериях разграничения правовых и иных нормативных систем (что особенно ярко проявляется в случаях нормативных конфликтов, например, при столкновении правовых и религиозных предписаний) получает у Линдаля настолько радикальную трактовку, что это действительно ставит под сомнение традиционные парадигмы современной правовой теории.
Однако такой подход порождает методологическую дилемму: деконструируя классическую проблему правовой идентичности, не лишает ли Линдаль собственную теорию концептуальных оснований для решения вопроса о единстве правового порядка? Примечательно, что, воздерживаясь от четкого определения специфики права относительно иных нормативных систем (включая вопрос об их качественном отличии от права), его анализ приобретает определенные преимущества в плане теоретической универсальности.
Именно в силу того, что Линдаль сознательно избегает прямой постановки проблемы правовой идентичности (по крайней мере, в рассмотренных работах), этот ключевой вопрос остается концептуально не проработанным. Данный пробел требует дополнительного теоретического осмысления и четкой аргументации, что открывает перспективы для дальнейших исследований в данном направлении.
.png&w=640&q=75)
