Понятие «Пейрос» в неоклассической философии

Анализ современного состояния философии в работах «Онтос в неоклассической философии» [3, с. 63-71] и «Неоклассическая философия о природе Пространства и времени» [4] выявил актуальную необходимость ввести в неоклассическую философию постулируемый термин онтологическо-гносеологической демаркации, необходимый для предотвращения, во-первых, размывания границ базовых категорий «Онтос» и «Гносис», а, во-вторых, для формирования базового принципа введения демаркаций неоклассической философии в её отраслях и уровнях, то есть, во всех теоретических положениях её предметной области. В качестве такого термина в неоклассической философии автором предлагается использовать греческое слово «πειρа» (πειρη) - проба, опыт, испытание, попытка; преобразованное в научный термин «Пейрос».

Впервые проблема онтологической демаркации обозначалась в классической (античной) философии в понимании сущности бытия и его ментального отображения.

Первым из античных философов, выделивших парадигму бытия из общефилософских рассуждений о наблюдаемой реальности и её соответствия культовым преданиям был Парменид (540–470 гг. до н. э.). Он происходил из знатной и богатой семьи; был также законодателем Элеи (90 км южнее Неаполя), где его чтили как высоконравственного человека.

В поэме «О природе» он пишет:

«IV 3. Есть бытие, а небытия вовсе нету;

Здесь достоверности путь, и к истине он приближает.

V 1. Одно и то же есть мысль и бытие.

VI 1. Слово и мысль бытием должны быть.

VIII 34. Одно и то же есть мысль и то, о чем мысль существует.

Ибо ведь без бытия, в котором ее выраженье, –

Мысли тебе не найти.

VIII 3. Не возникает оно, [бытие], и не подчиняется смерти.

Цельное все, без конца, не движется и однородно.

Не было в прошлом оно, не будет, но все – в настоящем.

Без перерыва одно. Ему ли разыщешь начало?

Как и откуда расти?» [1, с. 295]

Таким образом, изначальная основа классической философии формировалась на неразличимости Онтоса и Гносиса: «Одно и то же есть мысль и бытие». При этом Парменид даёт совершенно четкое определения Онтоса в интерпретации Пространства:

«Не возникает оно, [бытие], и не подчиняется смерти.

Цельное все, без конца, не движется и однородно.»

В то же время Парменид вполне логично обосновывает свой вывод о единстве Онтоса и Гносиса:

«Одно и то же есть мысль и то, о чем мысль существует.

Ибо ведь без бытия, в котором ее выраженье, –

Мысли тебе не найти.»

Казалось бы, совершенно логичная связь между мышлением, которое не может быть в небытие, и собственно бытием, в котором это мышление существует в реальности, но, как сегодня принято говорить: «Дьявол прячется в деталях» /1/. Дело в том, что сознание (мышление) продуцирует не только ментальные формы отражения объективной реальности, но и гипертрофированно искаженные формы этого отражения, которые к реальности уже не имеют никакого отношения. Так Фалес, объясняя природу наблюдаемой реальности утверждал, что:

«… это вода (поэтому и земля из воды появилась); сделал он это предположение, вероятно наблюдая, что все питается влагой и что сама теплота из нее рождается и ею живет… а еще потому, что семена всего сущего имеют влажную природу».

«Другие же (считают), что (земля) лежит на воде. Об этом мы имеем древнейшее учение, которое, говорят, высказал Фалес Милетский: будто бы земля держится благодаря своей плавучести подобно дереву или чему-то в этом роде» [1, с. 268].

То есть, не имея возможности познать природу реальности за пределами доступными ему в наблюдениях, Фалес использует для этого известные ему аналогии, но это не отражение реальности, а ментальная адаптация собственного незнания к уровню своего познания. Это, конечно тоже реальность, но реальность ментальная, виртуальная, воображаемая, которая к онтологической реальности не имеет никакого отношения, хотя и возникла благодаря ей. Поэтому Парменид соединяя мышление (Гносис) и онтологическую реальность (Онтос) в единое понятие «бытие», тем самым дезавуировал демаркацию между ними.

Любая ментальность, есть следствие Онтоса (онтологической реальности), но не любая ментальность, есть отражение Онтоса, так как Гносис способен генерировать образы, лишь очень отдаленно напоминающие реальность как, например, «мировой океан» Фалеса или «Солярис» Лема /2/.

Таким образом, основной проблемой неоклассической философии является формулирование принципа демаркации между физической реальностью Онтоса и виртуальной реальностью Гносиса.

Онтос в неоклассической философии понимается как бытие (существование) реальности, выражающей бесконечное Пространство в её потенциальном (Апейрон) и реализованном, наблюдаемом и осознаваемом состоянии, вне сознания субъекта и какой-либо ментальной проекции (Гносиса) [3, с. 63-71].

Гносис – это метальная реальность, которая является продуктом мыслительной деятельности сознания, и приобретает формы физической реальности только после фиксации мысленных образов на каком-либо физическом носителе. Иными словами, вне физического носителя мышление не выходит за рамки виртуальной реальности существующей исключительно в сознании человека.

Таким образом, основная задача Пейроса, как философской категории демаркации Онтоса и Гносиса, состоит в определении наиболее общих законов функционирования Онтоса и Гносиса в границах их непересекающихся реальностей.

Как отмечалось в работах «Онтос в неоклассической философии» [3, с. 63-71] и «Неоклассическая философия о природе Пространства и времени» [4] Онтос локализуется исключительно в понятиях физической реальности вне сознания человека. При этом особо следует отметить связь Онтоса с Пространством, вне которого понятие Онтоса теряет свой смысл. В то же время понятие Гносис, не только включает в себя отражение онтологической реальности и Пространства в том числе, но представляет собой более обширную реальность образов, лишь опосредованно связанных с онтологической реальностью. Утверждать, что Гносис в состоянии формировать образы никак не связанные с онтологической реальностью у нас сегодня нет никаких оснований. И хотя такую возможность нельзя исключать, вероятность появления таких образов близка к нулю.

Таким образом, если в отношении онтологической реальности неоклассическая философия признаёт принцип эмпиризма, то есть всё что мы так или иначе понимаем под онтологической реальностью, должно соответствовать тем или иным физическим (наблюдаемым, измеряемым, предсказуемым) явлениям, то в отношении виртуальной реальности принцип эмпиризма не применим, так как ментальная реальность существует не зависимо от реальности Онтоса, и лишь продуцирует преобразованные образы отражения Онтоса.

Это основное положение Пейроса – демаркация между реальностью, подчиняющейся принципу эмпиризма, и реальностью, которая этому принципу не подчиняется /3/.

Если в отношении Онтоса, подчиняющегося принципу эмпиризма проблем в осознании и понимании этой закономерности не вызывает сомнения, то в отношении Гносиса, который этому принципу не подчиняется, требуется дополнительное разъяснение.

Гносис, это ментальная реальность, которая продуцируется сознанием человека, и вне этого сознания существует лишь в форме реплики. То есть, подлинная ментальная реальность, это непосредственный процесс мышления, его результат в форме ментального представления мысленно сформулированной идеи. Если реплика этого процесса не зафиксирована, то реальность исчезает без всякого следа. Это свойство ментальной реальности принципиально отличает её от Онтоса, где реальность не исчезает никогда, а лишь преобразуется в формах своего проявления. Так, например, если в замкнутом объёме сжечь фрагмент бумаги, бумага как реальный объект исчезает, но в это же самое время формируется пепел и углекислый газ, сохраняя общий принцип онтологической реальности – её неуничтожимость.

В Гносисе этого не происходит, если реплика ментального образа не зафиксирована на физическом носителе, то она исчезает бесследно /4/.

Таким образом, Пейрос, как философская категория, определяет фундаментальный критерий демаркации между Онтосом и Гносисом - принцип эмпиризма, основанный на неуничтожимости онтологической реальности, и его нераспространении на реальность ментальную.

При этом, следует отметить, что классической (античной) философии принцип эмпиризма был неизвестен, в то же время трактовка принципа эмпиризма в неоклассической философии принципиально отличается от его трактовки в неклассической философии.

В неклассической философии основоположником принципа эмпиризма считается Френсис Бэкон (1561–1626). При этом следует отметить, что сам Бэкон его не формулировал, и вообще термин «эмпирический» использовал два – три раза вскользь. Основной акцент в своей философии он делал на понятие «эксперимент». Так, в первой главе пятой книги трактата «О достоинстве и преумножения наук» Бэкон рассматривает научную природу эксперимента, где, в частности, отмечает:

«В-третьих, изменение эксперимента может касаться и количества; в этом типе эксперимента нужно быть особенно внимательным, так как здесь нас подстерегает возможность многочисленных ошибок. Ведь люди убеждены, что с возрастанием или умножением количества пропорционально возрастают или умножаются и достоинства. И это становится чуть ли не постулатом и предполагается как своего рода математическая определенность, в то время как это утверждение абсолютно ложно.

Свинцовый шар весом в один фунт, брошенный с башни, упадет на землю, предположим, через десять секунд; ну а шар в два фунта (у которого это так называемое естественное ускорение должно быть в два раза больше) упадет, следовательно, через пять секунд? А между тем он упадет почти в то же самое время и не ускорит своего падения в зависимости от изменения количества» [2, c. 301].

Рассматриваемый трактат, Бэкон начал писать в 1605 г., и закончил в 1618 г. Галилей провёл свой эксперимент по определению ускорения свободного (естественного) падения тел в 1589 г. До этого эксперимента считалось, что скорость естественного падения тел пропорциональна массе тел. Это вытекало из практического опыта при ударе по шарам разной массы маятником с постоянной массой, скорость движения шаров, принявших удар была обратно пропорциональна их массам. Этот факт имел строгое экспериментальное подтверждение, но интуитивная логика, подсказывала, что при естественном падении скорость падения прямо пропорциональна массе тел. Бэкон впервые обращает внимание на разность двух экспериментальных результатов. Закон всемирного тяготения будет открыт Ньютоном только в 1667 г. Но Бэкон уже доверяет Галилею, хотя никакого теоретического обоснования этот эксперимент ещё не имеет. То есть, налицо два противоречащих друг другу эксперимента, причём Второй закон механики, будет сформулирован Ньютоном только в 1687 г. Итак, Бэкон столкнувшись с реальным противоречием, просто отбрасывает опыт изучения движения тел вне естественного падения, и основываясь только на доверии и собственной интуиции признаёт реальным только один из двух экспериментов, при чём тот, который с точки зрения экспериментаторов того времени выглядел совсем не убедительно.

С другой стороны, Бэкон впервые поднял вопрос о реальном и виртуальном эксперименте, на что, к сожалению, до настоящего времени никто не обращал внимание. Дело в том, что результаты экспериментов горизонтального движения были произвольно перенесены на движение свободного (естественного) падения. Не зная, как это объяснить, Бекон основываясь на научной интуиции признаёт эту трансляцию виртуальной. В этом и заключается основной принцип эмпиризма неоклассической философии, который не только не сформулировал сам Бэкон, но который не заметили и последующие исследователи материализма неклассической философии. Иными словами, эксперимент эксперименту рознь, их результаты должны соотноситься с реальными условиями онтологической реальности, и Бэкон иллюстрирует это положение следующим пассажем:

«Поэтому людям следует поразмыслить над известным шутливым рассказом Эзопа о женщине, которая надеялась, что ее курица будет ежедневно нести по два яйца, если ей давать в два раза больше ячменя. А курица, ожирев, вообще перестала нести яйца. Так что весьма опасно полагаться на какой-нибудь естественный эксперимент до тех пор, пока он не проверен и в отношении большего, и в отношении меньшего количества вещества» /5/ [2, с. 302].

Характерным примером подмены онтологической реальности ментальной в эксперименте является взвешивание эфира современными сторонниками теории эфира.

Суть эксперимента до банальности проста.

Берём литровую банку вливаем в неё пять ложек воды (можно из-под крана), герметично укупориваем и помещаем в морозильную камеру. На следующий день вынимаем её из морозилки и взвешиваем на рычажных весах. После это помещаем её в водяную баню и нагреваем до 100 градусов, пока вся вода в банке не перейдёт в состояние пара. После чего снова взвешиваем.

Результат ошеломляет - банка стала легче на 15 мг.

То есть, натурально, простой нагрев «испарил» 15 мг веса. А при охлаждении банка вновь возвращается к прежнему весу.

Итак, ниспровергатель, как того и требует научная методология, экспериментально доказал присутствие в банке эфира, который при нагревании делает воду налитую в банке на 15 мг легче, а поскольку объём при этом не менялся, то есть, количество протонов воды во время эксперимента не изменяется, а изменился только вес этой воды, то полученный результат можно объяснить только изменением активности эфира запечатанного в банке /6/.

Чуть ранее Бэкона к проблеме эксперимента обратился Мишель де Монтень (1533–1592), который в 1580 г. в трактате «Опыты», в частности писал:

«Существует столько разнообразных форм мышления, что мы затрудняемся, какую избрать. Столь же многочисленны виды опыта. Выводы, к которым мы пытаемся прийти, основываясь на сходстве явлений, недостоверны, ибо явления всегда различны: наиболее общий для всех вещей признак – их разнообразие и несходность. Стараясь привести самый яркий пример сходства между вещами, и греки, и латиняне, и мы вспоминаем о яйцах. Однако же находились люди, и, между прочим, был один такой в Дельфах, которые обнаруживали различие между яйцами: этот человек никогда не принимал одно яйцо за другое и, имея несколько кур, умел разбираться, какое яйцо снесено той или иной курицей /7/. Произведения же наших рук в основе своей несходны: в искусстве ничто никогда не бывает одинаково. Ни Перрозе, ни любой другой фабрикант игральных карт не в состоянии отполировать и выбелить их рубашку, чтобы хоть некоторые игроки не сумели обнаружить различие между этими картами, увидев их в руках своих партнеров.

Сходность между вещами, с одной стороны, никогда не бывает так велика, как несходность между ними – с другой. Природа словно поставила себе целью не создавать ничего, что было бы тождественно ранее созданному» [8, c. 1066].

Таким образом, Монтень, ранее Бэкона обратил внимание на познавательную ограниченность опыта, так как экстраполяция наблюдаемых свойств, не гарантирует тождественность предположения исходному опыту. Наиболее ярким образчиком этого вывода Монтеня является современная космологическая теория расширяющейся Вселенной, доказательство которой построено с одной стороны, на ментальном математическом моделировании и бытовом опыте конечности всех известных наблюдений реальности, а с другой, на реальном эксперименте изменении длины звуковой волны при движении источника и наблюдателя относительно друг друга. Когда стало понятно, что реальные изменения энергии излучения наблюдаемых космических объектов стремятся к сверхсветовым скоростям, пришлось срочно вводить математическое ограничение, чтобы результат наблюдений не превышал скорости света. Но даже этот искусственный ограничитель не уберег теорию Большого взрыва от абсурда движения сверхмассивных Галактик со скоростью света. Причём эффект абсурда усиливается тем, что они изотропно разбегаются относительно центра наблюдения.

Идеи Монтеня относительно потенциальных возможностей эксперимента развил французский философ испанского происхождения Франциско Санчез (1550–1623) в трактате «Относительно того, что ничего не известно» («Quod nihil scitur», 1581 г.). В этом трактате Санчез обращает внимание читателя на то, что практический опыт человека ограничен, возможностью контакта с объектом познания, но при этом не ограничен в передаче этого опыт от одного человека к другому, в том числе и через письменные носители этой информации. Результат познания античных философов не передавался из уст в уста, а фиксировался на письменных носителях, которые донесли их опыт до читателей живущих значительно позже авторов этого опыта. Но при этом Санчез отмечает, что истинны в античных опытах он не нашёл:

«Да, я признаю, что некоторые из них отражали своего рода теневой образ истины, но я не нашёл ни одного, кто дал бы честный и полный отчёт о суждениях, которые следует формировать относительно фактов. Впоследствии я замкнулся в себе; я начал подвергать всё сомнению и изучать сами факты так, как будто никто никогда ничего о них не говорил, что является правильным методом получения знаний. Я разложил всё на первоосновы» [9].

Таким образом, Санчез указывает на логическую ловушку в познании истины: в отсутствии общепринятых демаркаций каждый новый поиск истины необходимо начинать с начала, и при этом нет никакой гарантии, что результат нового поиска в отсутствии демаркаций приведет исследователя к истине. Иными словами, до тех пор\, пока не будут сформулированы границы между онтологической реальностью и её ментальным калькированием, поиск истины будет блужданием в темном лабиринте с завязанными глазами и заткнутыми ушами: ничего не вижу, ничего не слышу, но я обязательно найду истину.

Своё дальнейшее развитие европейский эмпиризм получил в работах Джона Локка (1632–1704):

«Это нужно для того, чтобы мы не могли думать (как, быть может, это обыкновенно делают), будто идеи – точные образы и подобия чего-то внутренне присущего предмету. Большинство находящихся в уме идей ощущения так же мало похожи на нечто находящееся вне нас, как мало похожи на наши идеи обозначающие их названия, хотя последние и способны, как только мы их услышим, вызывать в нас эти идеи» [7, с. 183].

В этом пассаже Локк впервые в европейском эмпиризме указывает на принципиальное различие между ментальной реальностью – идеями, и их онтологическими прообразами. Наиболее ярко это положение его учения нашло свое отражение в современном представлении о переделе скорости света.

Трудами ряда учёных, к концу XIX века была определена скорость распространения световых лучей, которая оказалась раной около 300000 км/с. Несмотря на то, что эта скорость не имела аналогов в движении любых других природных объектов, вопрос о переделе этой скорости не обсуждался до 1917 г., пока А. Эйнштейн в работе «О специальной и общей теории относительности (общедоступное изложение)», опираясь на преобразование Лоренца, не сделал заявление:

«Из этого мы заключаем, что в теории относительности «с» играет роль предельной скорости, которой нельзя достигнуть и которую тем более не может превзойти скорость какого-либо реального тела» [10, с. 548].

Иными словами, без какого-либо экспериментального обоснования, опираясь исключительно на удобную математическую формулу Лоренца, Эйнштейн постулировал предельность световой скорости, с которой могут двигаться реальные тела – онтологические объекты. Опираясь на этот постулат, и на экспериментально наблюдаемую энергию атомов водорода во время ядерных реакций, была установлена масса протона, соответствующая энергии 938,27 МэВ /8/. Эта энергия соответствует перемещению протона массой 1,67*10^-27 кг со скоростью света. В соответствии с постулатом Эйнштейна о пределе световой скорости, протон не может двигаться в пространстве быстрее. Но в 1971 году Европейской организацией по ядерным исследованиям (ЦЕРН) был запущен первый в мире коллайдер с максимальной энергией частиц, до которой оно могло их разогнать, – 28 ГэВ, что соответствует разгону протона до скорости 5,1 скорости света. Казалось бы, должен был восторжествовать примат эмпиризма над виртуальной реальностью. Но в реальной науке этого не произошло. Отныне и виртуальная, и онтологическая, реальности сосуществуют параллельно друг другу. В онтологической реальности протоны уже разогнались до скорости 58,854 c., а в виртуальной реальности господствующей научной парадигмы Общей теории относительности продолжает жить предельная скорость света. Именно на эту ситуацию обращал внимание своих читателей Локк, но, как видим, безуспешно.

Своё дальнейшее развитие идеи европейского эмпиризма нашли в учении Давида Юма о познании, который, во второй главе трактата «Исследование о человеческом познании», в частности, отмечает:

«Или, выражаясь философским языком, все наши идеи, т. е. более слабые восприятия, суть копии наших впечатлений, т. е. более живых восприятий» [11, с. 16].

Иными словами, ментальная реальность, выраженная в идеях, это всегда калька онтологического опыта. Мы это хорошо видим на рассмотренном выше примере о массе протона, которая не подтверждена экспериментальным свидетельством, тем не менее, опираясь на принцип аналогий подобия онтологических свойств сегодня рассматривается как онтологическая реальность, которая находит свои косвенные подтверждения в иных эмпирических исследованиях. Но это тождественность ограничена ментальным догматизмом, если подобная ситуация возникнет вне традиционных представлений, то принцип аналогии уже не работает.

Например, сегодня исходя из метода определения массы протона известна и масса электрона, которая 1836 раз меньше его массы, это связано с тем, что комптоновская длина волны электрона в 1836 раз больше такой же волны протона. Но в этом случае возникает противоречие с традиционными представлениями о соотношении массы тела с частотой его собственных колебаний /9/. Разум в этом случае решает противоречие с опорой не на эмпирическую традицию, а на ментальный концепт о том, что в микромире традиционные физические законы уже не работают: нет проблемы, нет противоречия. Иными словами, разум ищет наиболее легкие пути, чтобы устранить возникшую проблему, игнорируя при этом примат эмпиризма над ментальностью /10/.

Таким образом, анализ европейского эмпиризма неклассической философии в приложении к современным научным парадигмам позволил сформулировать принцип эмпиризма в неоклассической философии, как примат физического опыта над его ментальной интерпретацией, а также выявил необходимость введения в философию понятия демаркации между онтологической (Онтос), и ментальной (Гносис) реальностями.

Как уже отмечалось выше в качестве такой демаркации в неоклассической философии рассматривается Пейрос, как самостоятельная философская категория. Предметом Пейроса является исследование и формирование чётких определений терминологических границ между категориями Онтос и Гносис. При этом надо понимать, что сама категория Пейрос, является составной частью Гносиса, т. е. онтологическая объективность демаркации между Онтосом и Гносисом носит условный характер в виде эмпирических знаний о граничных явлениях, как, например, в определении массы протона. Безусловно, опираясь на измерения плотности водорода и других элементов, можно утверждать, что протон обладает массой, но вычислить точное значение этой массы мы можем сегодня только опираясь на эмпирические знания постоянной Планка и комптоновской длины волны протона, то есть также по косвенным, а не по прямым наблюдениям.

Итак, несмотря на то, что Пейрос является демаркацией Онтоса и Гносиса, сама эта философская категория является частью Гносиса и несёт в себе его генетические проблемы адаптации результатов объективного анализа под уровень ментального развития представителей науки, как мы это видим на примере сверхсветовой скорости и шарообразности элементарных частиц. Поэтому исследование реперных точек демаркации Онтос-Гносис в неоклассической философии носит архиважный характер, и в первую очередь в отношении Пространства и времени.

Подводя итог проведённому исследованию, следует отметить, что классическая (античная) философия, отмечая внутреннее различие между бытием и мышлением, в то же время рассматривало их как дисперсию наблюдаемой реальности, как совокупное целое. Впервые, на необходимость выделения эмпирических знаний из общего контекста мышления, обратил внимание французский мыслитель XVI века Мишель де Монтень, став основателем принципа эмпиризма в неклассической философии /11/.

В целом работы мыслителей XVI–XVIII выделили проблему эмпиризма в самостоятельное философское направление, которое к сожалению, далее академических рассуждений не развилось до практического применения, иначе бы, в начале XX века не произошла подмена онтологической реальности ментальной в фундаментальных научных воззрениях на природу Пространства, времени и материи, а также форм её существования. Причина такого положения в современной философии была связана с поверхностным пониманием принципа эмпиризма и полным отсутствием демаркации между Онтосом и Гносисом, что позволило выдвинуть парадигмы: пространства-времени, расширяющейся Вселенной, ограниченности, кривизны и многомерности Пространства, предела скорости света, которые сегодня представлены обществу как наивысшие достижения современной научной мысли, но при этом находящиеся в вопиющем противоречии с онтологической реальностью. Кризис современной философии настолько глубок и обширен, что не может быть преодолён диалектическими реформами отдельных фундаментальных положений, и требует кардинальной методологической переработки самих основ философии в её базовых категориях Онтос и Гносис, и самое главное, для того чтобы избежать подобного кризиса в будущем, необходимо ввести в неоклассическую философию понятие онтологическо-гносеологической демаркации в виде самостоятельной философской категории «Пейрос», иначе не удастся избежать цикличности кризисов философии, которые будут повторяться с периодичностью двести – триста лет.

Приложения

/1/. Точное время появление фразеологизма «дьявол кроется в деталях» в настоящее время не установлено. Есть предположение, что он трансформировался из фразы «Бог в деталях», выражающей идею о том, что всё, что делается, должно быть сделано тщательно, с вниманием к деталям, так как они важны. Официально он закреплён в речевом обороте в 1969 году в американском справочнике цитат «Знакомые цитаты Бартлетта», который является самым долгоживущим и широко распространённым сборником цитат. Книга была впервые издана в 1855 году и в настоящее время вышла в 19-м издании, опубликованном в 2022 году (20-е издание ожидается в 2027 г.).

/2/. «Солярис» - фантастический роман Станислава Лема, описывающий взаимоотношения людей будущего c разумным Океаном планеты Солярис. Впервые опубликован в 1961 г.

Позже Лем вспоминал:

«…я во время писания оказался по сути в роли читателя. Когда Кельвин прибывает на станцию Солярис и не встречает там никого, когда он отправляется на поиски кого-нибудь из персонала станции и встречает Снаута, а тот его явно боится, я и понятия не имел, почему никто не встретил посланца с Земли и чего так боится Снаут.

Да, я решительно ничего не знал о каком-то там «живом Океане», покрывающем планету. Всё это открылось мне позже, так же как читателю во время чтения, с той лишь разницей, что только я сам мог привести всё в порядок» [6].

/3/. Это положение хорошо иллюстрируется поэмой А. С. Пушкина «Гавриилиада». Он закончил её в 1818 г., но тогда не решился показать её своему старшему другу В. А. Жуковскому, но, в то же время, часто декламировал её в кругу своих друзей-сверстников, которые и тиражировали эту поэму уже среди своих знакомых. В 1820 г, под угрозой ареста Пушкин сжигает все свои неопубликованные произведения крамольного характера, в том числе и «Гавриилиаду». Но уже на следующий день воспроизводит всё что сжег при генерал-губернаторе С. Петербурга М. А. Милорадовиче на 48 страницах. Тетрадь эта до нашего времени не дошла, поэтому мы не знаем первоначального текста этой поэмы. В 1821 г., уже находясь в Бессарабии, в южной ссылке, Пушкин решается вновь воссоздать утерянный текст поэмы, и по памяти воспроизводит план сюжета. Но новый текст, судя по этому плану, сохраняя общую канву повествования всё же от него отличался. То есть, даже желание автора сохранить утерянное при новом обращении к уже ранее созданному тексту не позволило реализовать принцип эмпиризма, настолько зыбка и эфемерна ментальная реальность. Пушкин не смог создать точной копии утерянной рукописи, а сохранил лишь её ментальный образ, который хотя и не значительно, но все же отличался от первичного текста поэмы.

/4/. Здесь следует отметить, что до появления письменности ментальная информация фиксировалась в памяти реальных людей, это позволяло передавать большие объемы информации от одного поколения к другому. Так, например, Гомер (VIII в. до н. э.) не записывал свои тексты, а сохранял их в памяти, так же поступали и его слушатели, что позволило сохранять эти тексты на протяжении 200 лет, пока согласно преданию, Ликург (VII в. до н. э.) не ввел закон о каноническом исполнении поэм Гомера в Спарте, а Солон (VII–VI до н. э.) – в Афинах. Поэмы стали основой школьного образования, некоторые ученики знали большие куски поэм, были и люди, знавшие их целиком. В это же время была произведена запись поэм Гомера, что имело важное государственное значение в формировании исторической преемственности традициям предков в воспитании нового поколения на примерах героического эпоса. Таким образом, память реальных людей долгое время использовалась как аналог фиксированных реплик ментальных образов, что, очевидно, и дало основание многим философам совместить понятия Гносиса и бытия, как имеющие реальный факт тождественности в данном случае.

/5/. Удивительно, прошло уже более 400 лет как Бэкон написал эти строки, но сегодня в науке, как наиболее достоверный, рассматривается виртуальный эксперимент компьютерного моделирования, а математика уже полностью вытеснила из физики онтологическую реальность, заменив её метальными образами.

/6/. Полученный в этом эксперименте результат объясняется без привлечения теории эфира, причём тот же результат получится, если в банке воды не будет вовсе, экспериментаторы не проводили такой корректирующий эксперимент, а зря. Когда банка из морозилки холоднее окружающего её воздуха она испытывает дополнительное давление сверху за счёт охлаждения воздуха, опускающегося вниз. Когда, банка нагрета и имеет температуру выше температуры окружающего её воздуха, она испытывает давление уже в обратном направлении снизу вверх. Перепад этого давления и фиксируют весы. Если бы измерения веса банки происходило на электронных весах в вакууме, то изменение веса банки не было бы обнаружено, так как его (изменения) действительно нет в онтологической реальности, в отличие от ментальной.

Нечто подобное происходит сегодня в космологии, когда постоянство галактических скоростей пытаются объяснить, то темной материей, то ещё более экзотическим явлением – тёмной энергией.

/7/. Об этом сообщает Цицерон: Академические вопросы, II, 18. Однако, он пишет о человеке с острова Делос, а не из Дельф.

/8/. Самое удивительное, что ни одна монография, посвящённая истории квантовой физики, не указывает даты и места первого определения внутренней энергии протона. Везде она приводится как установленный факт априори. А между тем именно масса протона, вычисленная через его внутреннюю энергию, позволяет определить точное значение числа Авогадро.

Можно предположить, что внутренняя энергия протона определялась не эмпирически, а вычислялась из уравнения Планка: hc = el, откуда e = hc/l, где l – комптоновская длина волны для протона: е = 1,5033*10^-10 Дж = 938,26 МэВ. Таким образом, внутренняя энергия протона, и, соответственно, его масса вычислены через эмпирические константы постоянной Планка и комптоновской дины волны протона. Прямого измерения внутренней энергии протона, надо понимать, до настоящего времени никто не проводил. Поэтому и информации об этом эпохальном событии в настоящее время нет.

Нисколько не ставя под сомнение результат этого вычисления, следует отметить, что с точки зрения Пейроса, как демаркации онтологической и метальной реальности, внутренняя энергия протона и его масса относятся не к онтологической реальности, а к её метальной проекции, которая в настоящее время полностью в научном обороте рассматривается тождественной физической реальности. Это ещё один из примеров последствий отсутствия демаркации между Онтосом и Гносисом. Хотя косвенно, факт, что определенная ментальным методом внутренняя энергия протона, вероятней всего, соответствует вычисленному значению, находит своё подтверждение в экспериментах на коллайдерах, где протон разгоняется до сверхсветовых скоростей.

/9/. Так, например, частота звуковых колебаний колокола массой 4500 кг составляет 173 Гц, а с массой 8 кг – 1638 Гц. Т. е. уменьшение массы в 562,5 раза уменьшает длину волны в 9,47 раза (λ=u/f). Это в онтологической реальности. А вот в ментальной реальности квантовой физики происходит всё с точностью наоборот: электрон, имеющий массу в 1836 раз меньшую массы протона, имеет в 1836 раз большую длину собственных колебаний.

/10/. Если, в этом случае следовать принципу эмпирической аналогии, который был использован в определении массы протона, то придется признать, что ни протон, ни электрон не могут иметь шарообразной формы, а обладают формой тора [5, с. 14-21].

/11/. Хотя, история философии закрепила это первенство за Френсисом Бэконом, который обратился к этой теме лишь спустя 25 лет после Монтеня.