Проблемы уголовно-правовой квалификации деяния как геноцида

Правовое закрепление понятия «геноцид» сформулировано уголовным законодательством Российской Федерации как «действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы как таковой путем убийства членов этой группы, причинения тяжкого вреда их здоровью, насильственного воспрепятствования деторождению, принудительной передачи детей, насильственного переселения либо иного создания жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы» [1].

Однако, не стоит забывать, что ввиду существования посягательства на все человечество в целом и его совершения в рамках политики одного государства, подобный состав преступления подпадает под категорию не только национальных, но и международных норм. Так, ст. 2 Конвенции ООН «О предупреждении преступления геноцида и наказании за него» под геноцидом подразумевает действия с целью полного или частичного уничтожения какой-либо национальной, этнической, расовой или религиозной группы как таковой. Такое преступление может быть реализовано в форме:

1. Убийства членов такой группы;
2. Причинения серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;
3. Предумышленного создания для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;
4. Обеспечения мер, рассчитанных на предотвращение деторождения в среде такой группы;
5. Насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую [2].

Сравнивая перечисленные виды активных действий в уголовном законодательстве России и в международной норме, можно сделать вывод о том, что понимание геноцида является смежным, значит подобный состав выступает не только в качестве российского уголовно-запрещенного деяния, но и как грубое нарушение норм международного права, что делает его преступлением против всего человечества.

Элементы, образующие состав преступления, также совпадают в российском и международном праве и представляют собой: объект, объективную сторону, субъект и субъективную сторону.

Так, говоря об объекте преступления в праве, наука уголовного права подразумевает общественные отношения, урегулированные законодательством, на которые посягает преступление, и выделяет общий, родовой и непосредственный виды объекта. Так, родовым объектом деяния «геноцид» как преступления против мира и безопасности человечества выступают общественные отношения, складывающиеся в результате соблюдения норм международного права. Непосредственным объектом преступления являются также общественные отношения, рамки которых сужены до границ обеспечения безопасных условий жизни национальных, этнических, расовых и религиозных групп [3].

В рамках объекта необходимо упомянуть, что ключевым аспектом квалификации геноцида является отсутствие четких возрастных рамок для потерпевших лиц, а также отсутствии требований к количеству таких лиц, достаточно лишь установить цель и мотив, совпадающий по смыслу с диспозицией статьи «Геноцид».

Объективная сторона преступления выражена в форме активных действий, каждое из которых затрагивает жизнь, здоровье или свободу социальной группы и влечет за собой последствия их ограничения этих уголовно-правовых объектов.

Так, лишение жизни может быть достигнуто путем совершения убийства членов группы, создания жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы, а также умышленного создания мер и осуществления мероприятий, направленных на неминуемую гибель людей.

Причинение тяжкой степени вреда здоровью реализуется преступником в виде осуществления насильственного воспрепятствования деторождению, принудительной передачи детей, принятия соответствующих мер ограничивающих или препятствующих рождению детей среди членов определенной группы, отобрание детей помимо воли родителей и передача их представителям другой группы, в другие семьи или детские учреждения.

Вмешательство и ограничение свободы передвижения достигается за счёт принудительного перемещения всей или части группы из мест постоянного и обособленного проживания в другие регионы государства или за его пределы, в том числе депортация [4].

Переходя к виновному лицу следует сказать, что российский уголовный закон говорит об общем субъекте преступления геноцида, что дублируется и международным правом, в норме: «Лица, совершающие геноцид или какие-либо другие из перечисленных в статье III деяний, подлежат наказанию, независимо от того, являются ли они ответственными по конституции правителями, должностными или частными лицами», значит это исключительно физическое вменяемое лицо, достигшее шестнадцатилетнего возраста [2]. Однако, что делать, когда данное деяние совершается не индивидом, а доходит до государственного масштаба? События на территориях бывшей Югославии, Севере Африки и Ближнем Востоке указывают международно-правовому сообществу на неизбежность расширения субъектного состава преступления геноцида от конкретных лиц до отдельных государств, истребляющих собственный или другой народ [3]. Так, Международный трибунал по Югославии установил, что в 1995 году в Сребренице было убито более 8 000 взрослых мужчин из числа боснийских мусульман, совершенное солдатами армии Республики Сербской под командованием генерала Ратко Младича. Хотя виновным лицом и был признан командующий генерал, версия о наличии у него распоряжений «сверху» остается неподтверждённой, однако не может быть полностью исключена [5, с. 45]. Таким образом, исходя из сложившихся реалий, ответственность за геноцид в современных условиях не может ограничиваться лишь отдельными лицами, поэтому необходимо внести специальные признаки субъекта как в национальное законодательство России, так и в международное.

Субъективная сторона состава выражается в умышленной форме вины в виде прямого специального умысла, заключающегося в намерении уничтожить определённую группу людей. Однако данный вопрос не лишен сложностей. Возникает необходимость доказывания наличия умысла путем анализа не только действий обвиняемого, но и обстановки, в которой совершено преступление. Например, если действия были совершены в условиях войны или массовых беспорядков, то это может повлиять на интерпретацию намерения и целей обвиняемого, в результате чего критерии умысла по составу геноцид будут нарушены [6, с. 253].

Универсальным требованием к квалификации геноцида является установление особой цели действий виновного - стремления уничтожить полностью или частично демографическую группу. В этом состоит ее двоякое толкование, ведь преступное лицо может хотеть посягнуть на жизнь неопределённо большого количества людей, так и на жизни конкретных представителей какой-либо социальной, демографической или религиозной группы. В данном случае цель совершения преступления становится обязательным субъективным признаком его состава. Законодательное определение обязательной цели при совершении геноцида предполагает, что все его проявления могут быть совершены только с прямым умыслом [3].

Мотивом по данному составу могут выступать как политические, так и идеологические взгляды преступника. Так, например, побуждением к совершению геноцида в одинаковой степени может являться устранение радикально настроенных к власти религиозных меньшинств, так и стремление искоренить представителей какой-либо национальности [6, с. 254].

Таким образом, геноцид остаётся одной из самых страшных форм насилия и его квалификация требует не только грамотного юридического анализа, но и глубокого осмысления человеческой природы и изучения исторического контекста. Дача юридической оценки для такого вида преступления против безопасности человечества является многогранной задачей, требующей учёта множества факторов, включая определение субъективного состава, умысел, характер действий и контекст, в котором они происходят.