Опыт успешного антикризисного регулирования экономики: уроки Финляндии и Сингапура

Современная мировая экономика сталкивается с сериями «шоков», которые проверяют устойчивость национальных моделей развития. Финляндия и Сингапур пережили несколько глубоких спадов за последние десятилетия, однако каждый раз выходили из рецессий с обновлённой структурой хозяйства и укреплёнными институтами. Опыт двух небольших открытых экономик позволяет проследить, как сочетание продуманной бюджетной, денежно-кредитной, социальной и структурной политики формирует результативную систему антикризисного регулирования [1, с. 26].

Актуальность исследования обусловлена поиском ориентиров для стран, стремящихся минимизировать долгосрочные потери от шоков спроса, финансовых потрясений и пандемий. Финляндия столкнулась в начале 1990-х годов с сочетанием банковского обвала, резкого падения внешнего спроса и краха торговли с СССР. Реальный ВВП сократился примерно на 14%, безработица выросла с 3 до почти 20% трудоспособного населения [6, с. 400]. Сингапур не раз испытывал воздействие азиатского финансового кризиса, рецессии 2001 года, глобального кризиса 2008-2009 годов и пандемии COVID-19, при этом власти сохраняли ориентацию на проциклическинейтральный, но в фазе спада весьма масштабный бюджетный стимул, доходивший в 2020 году почти до пятой части ВВП.

Литературный обзор демонстрирует наличие широкой базы исследований антикризисных стратегий. В российской научной дискуссии особое место занимают работы, сопоставляющие реактивные меры различных государств. Бобылева, Аньшин и Птицын анализируют набор инструментов, применённых правительствами развитых и развивающихся стран в ответ на пандемический шок, выделяют различия в масштабах бюджетного стимулирования, роли гарантийных программ и прямых трансфертов населению [1, с. 30]. Королёв и Васенёва исследуют эволюцию механизмов стрессоустойчивости АСЕАН, показывая, что Сингапур внутри регионального объединения выступает одним из лидеров по использованию институциональных платформ для координации антикризисных мер [2, с. 36].

Пивоваров посвящает специальное исследование финскому опыту структурно-институциональных реформ после кризиса 1990-х годов, подчёркивая роль селективной приватизации, трансформации сырьевых конгломератов и формирования кластера информационно-коммуникационных технологий для ускоренного выхода из депрессии [3, с. 71]. Коллективная монография Института Гайдара рассматривает пандемический кризис как междисциплинарный феномен. Отдельная глава посвящена антикризисной бюджетной политике, где проводится сравнительный анализ масштабов фискальной поддержки в развитых экономиках и подчёркивается решающая роль активных государственных расходов для сглаживания шока [4, с. 101].

В зарубежной литературе выделяются исследования Хонкапохья и Коскелы, которые трактуют финскую депрессию 1990-х как сочетание неблагоприятных внешних условий и ошибок в финансовой и курсовой политике. Авторы подробно описывают переход от проциклического ужесточения к более гибкому режиму, сочетающему девальвацию и реструктуризацию банковского сектора [6, с. 404]. Кейс, подготовленный под руководством Дональда Ло в Школе государственной политики имени Ли Куан Ю, анализирует бюджет Сингапура 2009 года и показывает, как длительное накопление резервов позволило профинансировать беспрецедентный по размерам пакет поддержки без подрыва доверия к фискальной дисциплине [5, с. 2].

Финляндия в начале 1990-х столкнулась с типичным для либерализованной финансовой системы кредитным бумом, опиравшимся на быстрый рост внешних заимствований и резкое смягчение регулирования. Последовавшее ужесточение денежно-кредитной политики, обвал цен на активы и крах экспортных рынков привели к резкому ухудшению балансов банков. Хонкапохья и Коскела фиксируют не только масштабы падения производства, но и масштабные фискальные расходы на стабилизацию финансового сектора [6, с. 410]. Правительство ввело всеобъемлющие гарантии по обязательствам банков, осуществило докапитализацию системообразующих институтов, создало специализированные компании для работы с проблемными активами, что позволило ограничить системный риск и восстановить доверие к финансовой системе.

Параллельно с неотложными мерами проводилась глубокая перестройка структуры хозяйства. Пивоваров подчёркивает, что государство отказалось от поддержки неэффективных тяжёлых отраслей, перенаправив ресурсы в высокотехнологичные сегменты, прежде всего телекоммуникационное и информационное оборудование [3, с. 72]. Результатом стала трансформация Финляндии в одну из наиболее инновационных экономик Европы: увеличилась доля расходов на НИОКР, вырос экспорт продукции с высокой добавленной стоимостью, снизилась зависимость от отдельных внешних рынков. Такая стратегия сочетала антикризисное регулирование в узком смысле (стабилизация банков, поддержка занятости) с долгосрочной промышленной политикой.

Сингапурская модель создавалась вокруг идеи активного использования бюджетной политики в моменты глубоких шоков при строгой экономии в обычные годы. В ответ на азиатский финансовый кризис правительство сначала придерживалось консервативного курса, однако по мере углубления спада было принято решение о двух раундах внебюджетных мер примерно на 8,5% ВВП, направленных на снижение издержек бизнеса и стимулирование инвестиций [5, с. 5]. Позднее, во время глобального кризиса 2008–2009 годов, был сформирован «Resilience Package» объёмом 20,5 млрд сингапурских долларов, что соответствовало базовому дефициту около 6% ВВП и сопровождалось первым в истории привлечением накопленных резервов [5, с. 4]. Важная часть пакета включала субсидирование заработной платы (Jobs Credit) и широкомасштабную программу разделения рисков по кредитам с финансовыми институтами.

Ответ на пандемический кризис 2020 года развил эту логику. Правительство приняло серию бюджетов – Unity, Resilience, Solidarity, Fortitude, совокупный объём которых приблизился к 100 млрд сингапурских долларов, то есть почти к пятой части годового валового продукта. Согласно оценкам Монетарного управления Сингапура, реализованные меры поддержали динамику ВВП примерно на 5,5 процентного пункта и позволили сохранить или создать около 155 тысяч рабочих мест в 2020-2021 годах. Кейс Школы Ли Куан Ю подчёркивает, что столь масштабная поддержка осуществлялась на основе заранее отработанных принципов контрциклической политики, а не как спонтанный набор инициатив [5, с. 6].

Для сопоставления подойдёт компактная характеристика масштабов шоков и ответных действий двух стран.

Таблица 1

Составлено по данным исследований [4, с. 110; 5, с. 4; 6, с. 400] и официальной статистики Финляндии и Сингапура.

Важную роль в обоих кейсах играет институциональная подготовка к кризисам. Финляндия после тяжёлых событий начала 1990-х выстроила комплексную систему банковского надзора, макропруденциальных инструментов и механизмов раннего реагирования на угрозы стабильности, о которых подробно пишет Хонкапохья [6, с. 420]. Сингапур, согласно анализу Королёва и Васенёвой, встроил собственную макроэкономическую стратегию в более широкий каркас региональных инициатив АСЕАН по обеспечению стрессоустойчивости – от механизмов валютной поддержки до координации санитарных и логистических мер в период пандемии [2, с. 42]. Такой подход усиливает эффект национальной политики, снижая издержки координации и расширяя доступ к внешним ресурсам.

Систематизация инструментов антикризисного регулирования показывает как сходства, так и различия подходов двух стран.

Таблица 2

Обобщение результатов позволяет выделить несколько уроков, релевантных для стран, заинтересованных в повышении устойчивости экономики. Во-первых, успешное антикризисное регулирование опирается на предварительно накопленный фискальный и институциональный потенциал. Финляндия и Сингапур аккумулировали значительные резервы и сформировали репутацию экономик с умеренной задолженностью, что обеспечило пространство для масштабного стимулирования в периоды спада [1, с. 40; 4, с. 110]. Во-вторых, краткосрочные стабилизационные шаги сопровождались структурными реформами, которые снижали вероятность повторения аналогичных дисбалансов. Финляндия переориентировала промышленную базу на инновационный сектор [3, с. 72], Сингапур усилил гибкость рынка труда и конкурентоспособность налоговой системы [5, с. 8]. В-третьих, обе модели демонстрируют важность сочетания национальных мер с участием в региональных и глобальных соглашениях, создающих дополнительные каналы поддержки в условиях внешнего шока [2, с. 45].

Анализ практик Финляндии и Сингапура позволяет выделить ряд универсальных принципов антикризисного регулирования, применимых за пределами рассматриваемых кейсов. Прежде всего речь идёт о приоритете превентивных мер над реактивными. Обе страны подошли к кризисам, обладая институционально оформленными механизмами мониторинга макроэкономических рисков, устойчивыми финансовыми системами и возможностью быстрого масштабирования бюджетных инструментов [3, с. 74]. Это подтверждает тезис о том, что эффективность антикризисной политики в значительной степени формируется в докризисный период за счёт накопления резервов и повышения качества государственного управления.

Особый интерес представляет сочетание краткосрочной стабилизации с долгосрочной структурной трансформацией. В финском случае антикризисные меры не ограничивались поддержкой банков и спроса, а сопровождались изменением отраслевых приоритетов и активным развитием инновационного сектора. Сингапур, в свою очередь, использовал кризисы как стимул для повышения гибкости рынка труда, расширения программ переподготовки кадров и ускоренного внедрения цифровых решений в государственном и частном секторах. Такой подход снижает риск «застревания» экономики в состоянии низкого роста после завершения фазы острого спада. Для стран с более высокой волатильностью внешних условий важным элементом является и институциональная координация антикризисной политики. Участие в региональных соглашениях, валютных и финансовых механизмах коллективной поддержки позволяет снизить нагрузку на национальные бюджеты и повысить доверие инвесторов.

Опыт Сингапура в рамках АСЕАН и европейская интеграция Финляндии демонстрируют, что антикризисное регулирование становится более эффективным при наличии наднациональных каналов взаимодействия. В контексте формирования антикризисной политики России и других государств с открытой экономикой данный опыт указывает на целесообразность усиления макропруденциального регулирования, развития автоматических стабилизаторов и увязки экстренных мер поддержки с программами структурной модернизации. Это позволяет рассматривать кризис не только как источник потерь, но и как возможность для обновления экономической модели и повышения её устойчивости в долгосрочной перспективе.

Таким образом, финский и сингапурский опыт подтверждает, что антикризисное регулирование, основанное на сочетании дисциплинированной бюджетной политики в докризисный период, готовности к решительным вмешательствам в момент шока и ориентации на долгосрочную структурную модернизацию, позволяет не только сократить глубину рецессии, но и использовать её как окно возможностей для обновления экономической модели. Для России и других стран с открытой экономикой обращение к этим примерам может служить ориентиром при формировании собственных систем макроэкономической стабилизации и институционального развития.