Различные аспекты защиты конституционных прав ребенка в России, традиционно выступают предметом ряда исследований в отечественной правовой доктрине. Безусловно, у специалистов не вызывает сомнений значимая роль в данном контексте конституционного правосудия, формирующего общеобязательные правовые позиции. Тем не менее, специальные исследования, посвященные обобщению практики Конституционного Суда РФ в сфере защиты прав ребенка, носят единичный характер или же акцентируют внимание на отдельных, достаточно знаковых для правовой системы и имеющих значительный социальный резонанс актах органа конституционной юстиции. В этой связи, а также с учетом динамизма развития законодательного регулирования прав ребенка и практики применения соответствующих норм, потребности повышения эффективности конституционно-правовых механизмов защиты прав детей, соответствующие вопросы нуждаются в комплексном исследовании.
Прежде всего, охарактеризуем рассматриваемое направление деятельности конституционного правосудия в количественном аспекте. Как отмечают в рамках одного из специализированных исследований по данной тематике М.Г. Казаков и А.П. Сунцов, КС РФ «по состоянию на 29.10.2017 было вынесено 526 постановлений, из которых 29 касались защиты прав ребенка» [1, с. 95]. На указанный момент времени, как известно, Конституционный Суд имел практику работы в 26 лет; т. е., иными словами, в среднем, применительно к рассматриваемой сфере речь идет о вынесении примерно одного постановления в год, а «удельный вес» подобных профильных актов в общем числе постановлений КС составляет около 5,5 %. Хотя эти цифры и крайне абстрактны, очевидно, что они не коррелируют с масштабом спектра спорных ситуаций в сфере защиты прав ребенка в нашей стране (где, отметим, доля несовершеннолетних детей в структуре населения стабильно составляет 18-22 %).
В последние годы количество соответствующих судебных актов – на наш взгляд, все еще сравнительно немногочисленное и в сопоставлении с некоторыми зарубежными аналогами, притом, как государств со стабильными традициями демократической правовой государственности, так и стран, где таковые находятся в процессе формирования (например, соответственно, практикой Верховного Суда США [13, р. 311-315] или ЮАР [14]) – несколько увеличилось (конечно же, в абсолютном выражении, а не в относительном, применительно к соотношению с общим числом постановлений КС). Справедливости ради, отметим, что Верховный Суд США, как и ряд других зарубежных органов конституционного правосудия, существует несравнимо больший период времени, нежели КС РФ (осуществляя функции конституционной юстиции с 1803 г.), и, кроме того, обладает правом истребования к своему производства любого дела, находящегося в производстве любого суда страны, в котором усматривается так называемый «федеральный интерес», что, конечно же, сказывается на количестве решений, так или иначе, затрагивающих права человека в целом и ребенка в частности (однако, признание самостоятельности конституционных прав ребенка в практике американского высшего суда имеет место только с 1967 г.).
Говоря о некоторых знаковых в данной сфере решениях КС РФ последних лет, можно указать, что 20 июня 2018 г. им вынесено постановление № 25-П, которым положения пп. 6 п. 1 ст. 127 СК РФ [8] и п. 2 Перечня заболеваний, при наличии которых лицо не может усыновить (удочерить) ребенка, принять его под опеку (попечительство), взять в приемную или патронатную семью, признаны не соответствующими Конституции РФ [3] в той мере, в какой они, по смыслу, придаваемому судебной практикой, служат основанием для отказа лицу, инфицированному ВИЧ и (или) вирусом гепатита С, в усыновлении (удочерении) ребенка, который в силу уже сложившихся семейных отношений проживает с этим лицом, если из установленных судом обстоятельств, что усыновление позволяет юридически оформить эти отношения и отвечает интересам ребенка [6].
В постановлении от 1 февраля 2019 года № 7-П КС РФ указал, что удержание алиментов с сумм, не являющихся реальным доходом плательщика, означало бы отступление от вытекающего из статей 7 (часть 2), 17 (часть 3) и 38 (часть 2) Конституции РФ требования, конкретизированного в статье 7 СК РФ, согласно которому осуществление членами семьи своих прав и исполнение ими своих обязанностей не должны нарушать права, свободы и законные интересы других членов семьи и иных граждан [7].
Приведенные правовые позиции иллюстрируют различные аспекты деятельности КС РФ в контексте защиты прав ребенка: в первом случае речь идет об оценке положений законодательства на предмет соответствия Конституции РФ, тогда как во втором – о выявлении конституционного-правового смысла рассматриваемых норм права с целью коррекции правоприменительной практики. При этом, вынося акты как одной, так и другой группы, орган конституционной юстиции исходит из принципов государственной поддержки материнства, отцовства и детства; равенства (прав и обязанностей как детей, так и родителей; социального государства.
Отметим, что в действительности спектр вопросов, относящихся к сфере прав ребенка, с которыми заявители обращаются в орган конституционной юстиции, конечно же, намного шире; однако, ряд подобных запросов и жалоб в КС РФ, в силу различных причин, предусмотренных ст. 43 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» [12], не принимается к рассмотрению. Так, к примеру, совсем недавно, 17.12.2020 г., КС РФ в определении № 2866-О [5] отказал в рассмотрении запроса Козловского районного суда Чувашской Республики о проверке конституционности ч. 3 ст. 3 Федерального закона «О дополнительных мерах государственной поддержки семей, имеющих детей» [11]; аналогичного рода определение по жалобе, в рамках которой, среди прочего, оспаривалась конституционность ч. 4 ст. 10 названного закона выносилось и 25.11.2020 [4].
Иными словами, в значительной мере активность КС РФ в данной сфере, как и в других, подразумевая конкретный, а не абстрактный, нормоконтроль, зависит от собственно заявителей, сталкивающихся со спорными правовыми ситуациями. В данном контексте исключительно важным видится некоторое расширение в 2018-20 гг. спектра прав Уполномоченных по правам ребенка, в т. ч., предполагающее и направление предложений субъектам, имеющим непосредственное право на обращение в орган конституционной юстиции, и собственно возможность обращения в защиту прав в рамках предмета своего ведения. Тем не менее, в силу прошествия сравнительно небольшого промежутка времени говорить о кардинальном влиянии упомянутых новелл на практику КС РФ в рассматриваемой сфере пока рано. Остается надеяться, что именно по данной линии будет в дальнейшем осуществляться эффективная практика обращений в КС РФ с тем, чтобы разрешить спорные вопросы правоприменения в сфере прав ребенка, пока остающиеся, по тем или иным причинам, вне поля зрения конституционного правосудия.
Далее, видится необходимым указать основные вопросы, по которым были сформулированы в рассматриваемой сфере правовые позиции КС РФ. В частности, С.А. Теплякова и В.В. Рогова в своей статье указывают на следующие аспекты:
- выплата алиментов на несовершеннолетнего ребенка;
- право на сохранение рабочего места за работником, воспитывающего ребенка;
- обеспечение права на жилище в отношении детей;
- личные неимущественные права ребенка;
- получение разрешения на временное проживание или временное убежище в России с целью воспитания детей [9, с. 154-158].
Добавим также, что в последние годы ряд постановлений КС РФ в данной сфере носит не только «гарантийный», но и «охранительный» характер, будучи связан с различными аспектами защиты несовершеннолетних от негативного воздействия, в том числе в информационном пространстве.
Из представленного перечня очевидно, что речь идет как о ряде частных вопросов, затрагивающих отдельные, хотя и исключительно важные, аспекты реализации прав ребенка, так и об общих, касающихся целых групп (видов) прав детей различной природы, а также сопутствующих прав родителей (приведены примеры из сферы как семейного, так и жилищного, трудового права, а также публично-правового регулирования). Так или иначе, очевидно, что современная судебная практика по всем упомянутым вопросам характеризуется значительным количеством спорных ситуаций, что дополнительно подчеркивает важность правовых позиций КС РФ для обеспечения единообразия в правоприменении. К сожалению, обобщения всех решений КС РФ, относящихся к сфере прав ребенка, в рамках отечественной правовой доктрины не проводилось; отсутствует такое предметное обобщение и на сайте органа конституционной юстиции. Думается, что с учетом имеющихся в сфере регулирования прав ребенка многочисленных недостатков, соответствующая систематизация, хотя бы и проведенная на доктринальном уровне, имела бы большое значение для перспективной работы по совершенствованию как законодательства, так и правоприменительной практики.
При этом, стоит сказать, что в перспективе развития практики КС РФ в рассматриваемой сфере сохраняет особую актуальность именно восполнение существующих в настоящее время пробелов в нормативном регулировании прав детей, что опосредовано, в частности, рамочным характером Федерального закона «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации» [10] при отсутствии специализированного закона о правах ребенка, потребностями дальнейшей имплементации в отечественном законодательстве положений Конвенции о правах ребенка 1989 г. [2]. И проблема в данном контексте носит не только юридико-технический, формальный, но и содержательный характер. Нужно отметить, в частности, что названная Конвенция в последние годы достаточно активно цитируется в ряде решений КС РФ, например, посвященных алиментным правоотношениям или же социальным и трудовым гарантиям родителям; однако же, применение данных международно-правовых положений пока не сопоставимо по объему с практикой конституционной юстиции ряда государств Западной Европы, а также Австралии, США, ЮАР. При этом, показательно, что соответствующая практика касается, преимущественно, не преодоления коллизий между нормами законодательства РФ и Конвенции, а, прежде всего, сводится к дополнительной правовой аргументации позиции суда в защиту прав и интересов ребенка. В меньшем числе ситуаций констатируется наличие пробела в правовом регулировании, восполняемого посредством задействования смысла соответствующих международно-правовых норм и конституционных положений, но также опосредующего и необходимость внесения законодательных изменений.
Изложенное позволяет сформулировать следующие основные выводы.
Сравнительно-правовой анализ показывает, что с количественной точки зрения активность КС РФ в вопросах принятия постановлений, касающихся защиты прав ребенка можно охарактеризовать как достаточно высокую и стабильную, но, тем не менее, уступающую ряду зарубежных практик (что, впрочем, отчасти опосредовано более давними традициями конституционного правосудия, а также большими возможностями нормоконтроля некоторых соответствующих иностранных органов).
С предметной точки зрения, анализ постановлений КС РФ в рассматриваемой сфере свидетельствует о приоритетном внимании к социальным аспектам прав ребенка и находящихся во взаимосвязи с ними прав родителей. В свою очередь, особенности модели работы КС РФ обуславливают казуальное правоприменение, нацеленное на устранение конкретных нарушений прав ребенка в силу признания неконституционности или идущей вразрез с конституционными и международно-правовыми требованиями пробельности нормативных актов.
Наконец, с позиций дальнейшего совершенствования законодательства и практики его применения в сфере защиты прав ребенка в России, в отношении к изученным вопросам, следует сказать, что особенно важным является обеспечение дальнейшего последовательного и единообразного толкования содержания не только собственно конституционных положений о правах детей, но и в целом, всего «конституционного блока» прав ребенка в правоприменительной практике, в свете чего правовые позиции КС РФ имеют первоочередное значение.
