Психологическая теория права Р. Бирлинга

Р. Бирлинг был по признанию многих немецких ученых тем, кто сформулировал наиболее полную психологическую теорию права [1]. А. Кауфман вообще называл его первым, кто разработал психологическую теория права [2]. Это было не так. Действительно, это было систематизированное изложение, причем охватывающее значительную часть разделов теории права. Следует отметить, что Бирлинг, в отличие от многих своих современников, не предпринимал попыток сформулировать основы психологической теории, чтобы потом на них построить дальше науку права. Часто, бывало, так, что юристы просто выдумывали психологический научный аппарат, не имея никакой подготовки в соответствующей области знаний. Поэтому психологическая теория Бирлинга на самом деле выглядит как первое теоретически обоснованное изложение значительной части современной юридической науки, построенной на идеи психологического факта и трактовке права как психологического явления.

Уже в работах Виндшейда, догматика исторической школы права, в определении понятия субъективного права, как и в его учении о юридической сделке и так называемой «предпосылке», на первый план выходят психологические соображения. То же самое можно сказать и о других юристах того времени, таких как Цительман, а позже, например, фон Оертманн [3]. Теоретически и методологически обоснованной и обстоятельную психологическую теорию права сформулировал в немецкой литературе Р. Бирлинг.

Цель своей научной программы Бирлинг обозначил, как «выяснение и представление в контексте того, что одинаково во всех положительных правах, или, другими словами, что относится к роду «права» – в отличие от всех конкретных индивидуальных прав» [1, s. 3]. Итак, речь идет в его концепции о понятии права, причем оно изначально понимается как родовое понятие, как абстрактно-общее понятие в смысле формальной логики (а не как конкретно-всеобщее понятие в смысле Гегеля или как априорное основное понятие в смысле неокантианства). Методом, ведущим к поиску этого общего понятия, является «редукция», исходящая из эмпирического материала (то есть отдельных положительных прав) [1, s. 14], посредством которой особенное сводится к заключающемуся в нем всеобщему, и все то должно быть исключено, что принадлежит только конкретному положительному праву как индивидуальному. Установленное таким образом понятие права, согласно теории Бирлинга, гласит: «Право в юридическом смысле – это все, что люди, живущие в каком-либо сообществе с другими людьми, признают взаимно как норму и правило их совместной жизни» [1, s. 19].

Основными элементами этого понятия права являются «норма» и «взаимное признание». Понятие нормы Бирлинг определяет следующим образом: она является «выражением желания, ожидающего своего исполнения от других» [1, s. 29]. Но «признание» означает для него «продолжительное, привычное поведение», «привычное, продолжительное уважение определенных норм». Это объясняется тем, что норма как бы «органична» «нашему духу, чтобы она могла не только по его явному зову, но и невольно, по законам ассоциации идей, снова выступить в нашем сознании и позволить своей движущей силе действовать до тех пор, пока она не будет вытеснена противоречащей нормой или иным образом полностью не исчезнет из ума (не просто сиюминутного сознания)» [1, s. 43]. Особенно указание на «ассоциацию идей» и на «движущую силу» нормы позволяет признать, что Бирлинг сводит право к психическим операциям или фактам.

Правда, Бирлинг не останавливается на чисто психологическом рассмотрении, так как в качестве основания правовой нормы он допускает достаточность лишь «косвенного признания». Под ним он понимает «просто необходимое логическое следствие другого, в конечном счете необходимого прямого признания правовых норм» [1, s. 46]. Таким образом, все нормы, содержащиеся в конституционных законах, «уже потому возникли как косвенно признанные правовые нормы, поскольку и до тех пор, пока существует истинное юридическое признание в отношении соответствующей Конституции или даже только положений, связанных с изданием и обязательностью законов». Хотя Бирлинг не пишет, что это всего лишь «своеобразный способ идеального признания», само по себе оно возникает для любого «нормально мыслящего» человека, который способен понять последующую норму как «логически необходимое следствие непосредственно признанной нормы», «совершенно само по себе». Однако, Бирлинг, очевидно, оставляет здесь почву чисто психологической теории права, приравнивая к фактически признанной норме ту норму, которую человек должен признать как «логически необходимое следствие» из фактически признанной им основной нормы. Вопреки первому впечатлению, таким образом, теория Бирлинга в «анализе понятия, обладающих юридической значением», который он проводит, не обходится без понятия «должное» – только в том, что вместо устраненной им этической цели он призывает на помощь логическое должное, мыслительную необходимость, что, в сущности, также является единственной возможностью для позитивиста признать должное, отличное от природной необходимости. Остается вопрос о том, как обосновать соответствие правовых норм тому, кто (напрямую) не признает конституционные нормы, – вопрос, на который с точки зрения Бирлинга невозможно ответить.

Как «взаимно признанное правило совместной жизни», каждая правовая норма, продолжает Бирлинг, обосновывает правоотношение, которое, по существу, представляет собой субъективное право или требование одного по отношению к конкретному другому или ко всем другим товарищам по праву. Кроме того, «юридические отношения» существуют только в той мере, в какой они признаются обязанным или обязанными. Таким образом, Бирлинг приходит к выводу: «Все правовые нормы, с одной стороны, желаются или признаются в качестве правовых требований, а с другой - в качестве юридических обязанностей» [1, s. 145]. Бирлинг видит «требование» в любом субъективном праве. «Требование» для него, опять же, психологически мыслимое, является «желанием», содержание которого признается тем, кому оно адресовано, как его юридическая обязанность. Кроме того, «юридическая обязанность» понимается им психологически, а не этически или, как позже утверждал Кельзен, «нормо-логически». «Правовая норма представляется правовому товарищу», - писал Бирлинг, - «как содержание его юридической обязанности, при условии, что он знает эту норму, с одной стороны, как адресованную ему другими правовыми товарищами, с другой стороны, как признанную его собственной волей». Юридическая обязанность, можно сказать, короче говоря, – это требование другого, осознанное и признанное обязанным. «В этом определении уже содержится то, что юридическая обязанность является необходимым и полным коррелятом юридического требования: как последняя является выражением воли, дающей в определенных отношениях другую норму, так и юридическая обязанность является выражением соответствующей, т. е. в том же конкретном отношении другой принимающей норму воли» [1, s. 171].

Показательным для трудностей, с которыми сталкивается чисто психологическая теория права, является ответ, который Бирлинг дает на очевидное возражение, что существование юридической обязанности не может зависеть от того, что обязанный знает об этом в каждом конкретном случае и фактически признает свое обязательство. Во многих случаях, признает он, мы предполагаем правоотношения между субъектами, которые «по всей своей природе, да отчасти даже по своим понятиям, вообще не имеют истинного юридического признания, потому что вообще нет ни одной истинной дееспособной воли». Здесь правоотношения являются «вымышленными, если либо юридическое требование, либо юридическая обязанность, либо даже то и другое на самом деле не требуется тем, кому мы их приписываем, но просто предполагается или определяется противоположным или третьими лицами как присутствующие в них» [1, s. 172]. Вопрос о том, что дает право другой части или даже третьим лицам на такое явно недопустимое требование, остается без ответа.

То же самое еще раз повторяется относительно понятия юридического субъекта. Субъектом правоотношения, согласно теории Бирлинга, «в истинном и полном смысле этого слова может быть только тот, кто способен признать норму в качестве юридической нормы, то есть в качестве юридического товарища по отношению к одному или нескольким другим юридическим товарищам» [1, s. 201]. В одиночку, либо так называемые юридические лица, как и «дети и безумцы», лица не способны быть субъектами права. Согласно разъяснению Бирлинга, все они фиктивно представляются как субъекты права. Лишенный воли «правоспособен» не «сам по себе», то есть согласно «обладанию природными свойствами, от которых обладание правами и обязанностями зависит обычным способом, а «всегда просто более или менее фиктивным образом» [1, s. 216]. Тут становится окончательно ясно, насколько Бирлинг уже удаляется от классической философию права Канта и Гегеля, но также классиков исторической школы, которые все считали человека, даже неспособного к воле, правоспособным, потому что он является человеком и, то есть, этической личностью (в соответствии с его человеческой природой и предназначением), «самоцелью» и, следовательно, следует уважать всех остальных. От фиктивной юридической субъектности «детей и безумцев» у Бирлинга до чисто формального определения термина «юридический субъект» как мыслительного момента исчисления у Кельзена очень близко.