Психологическая концепция права П. Тиссета

П. Тиссет в сочинении «Понятия права и справедливости: психологическое исследование» писал, что наряду с абстрактным материальным правом, которое рассматривается как совокупность правовых принципов, закрепленных в законодательстве, или, что то же самое, объективным правом, с конкретным материальным правом, которое будет воплощать эти правовые принципы в определенном случае, например, в судебном процессе или при составлении акта (так называемое субъективное право), следует различать также возвышающееся над обоими определениями моральное понятие права. Это последнее Тиссет увязывает со взглядами Лейбница, в соответствии с определением которого в данном случае речь идет о моральной силе делать или не делать что-то. Именно «право моральной силы» рассматриваемый автор определяет предметом психологического исследования [2]. В самом общем виде можно сказать, что французского ученого интересовал вопрос об основаниях и силе действия того, что иначе называется субъективным правом. Но его интересовала не формальная природа этого явления, а выяснение вопроса о морально-психологической природе права вообще и субъективного – в частности.

Понятие права в рассматриваемом Тиссетом значении связано с идеей справедливости, моральными аспектами жизни конкретного человека, знанием этических норм, нашим осознанием объективной и внешней для нас трансцендентности. Отсюда вытекает основная задача «путем наблюдения определить психологическую реальность и образ представлений о праве и справедливости в человеческом разуме», насколько интеллектуально обусловлен или даже какую реакцию он вызывает. Следует отметить, что сам автор разграничивает собственно теоретическое исследование права и изучение его психологических основ. Хотя при этом оговаривает, что для более содержательных и глубоких обобщений пока не достает материала. Соответственно, основная цель работы Тиссета обозначается как анализ одного из факторов правовой эволюции.

«Посмотрите на этого крестьянина, которому кажется, что его лопата или плуг прикреплены к земле, которую он возделывает; посмотрите, как он силой отталкивает захватчиков от своего владения или, что еще лучше, представьте, что он находится под угрозой судебного разбирательства, которое приведет к тому, что его лишат земли; посмотрите на ребенка, у которого отняли мяч, с которым он играет: нельзя ли в обоих случаях уловить примерно одинаковую реакцию? Через эмоции, через возмущение, особенно у детей, которые переживают их, мы воспринимаем реакцию личности, которая чувствует себя непосредственно ущемленной и которая, утверждая себя, – возражая, – одновременно выдвигает свое право; в спонтанном утверждении права мы находим, как мы полагаем, в конечном счете, прямое утверждение личности, которое, по-видимому, является лишь одним аспектом инстинкта самосохранения» [2, p. 58].

Право, как писал П. Тиссет, представляет собой моральную силу и в этом смысле оно постулирует понятие трансцендентности, какой бы она ни была, независимо от того, была ли эта категория связана с идеями мыслящего субъекта и объективной реальности. Однако, что, по мнению французского ученого, является существенным в связи с этим, то что в спонтанном утверждении права человек обнаруживает свою трансцендентность в себе самом: он утверждает свою личность и, таким образом, без рассуждений, с помощью интуиции, его право на жизнь и развитие; таким образом, спонтанное понятие права будет включать в себя инстинкт самосохранения, который является лишь динамической формой. Большие трудности возникают, как только мы пытается проанализировать интуицию, либо, когда речь заходит об анализе самого процесса интуитивного поведения, развития этого процесса и оценки результата интуитивного действия. Наши представления о праве в действительности покрыто своеобразным слоем «густой растительности моральных принципов, которые веками развивались цивилизацией; и с давних пор мы привыкли через социальную жизнь и религиозное воспитание искать в себе трансцендентный принцип» [2, p. 58]. В этом размышлении французского автора явная отсылка к идеям родоначальника социально-психологического направления в правоведении Р. Иеринга, его взглядам о природе правового чувства.

Д. Стюарт-Милль писал, что на самом деле чувство справедливости представляет собой «спонтанный продукт» двух естественных чувств в высшей степени, которые являются инстинктами или похожи на них.

П. Тиссет писал, что, если индивид воспринимает себя как нечто трансцендентное, то право является для него лишь его сугубо личным и субъективным правом; другие люди будут для него лишь внешними объектами. Однако человек – это прежде всего общительное существо и исторически его можно представить только живущим в обществе. Инстинкт самосохранения, утверждение личности явятся в коллективной форме; но природа этого явления практически не изменилась; оно приобретет масштабы, неизвестные изолированным психическим организмам, которые будут возвышены сознанием своей общности: это будет социальная группа, которая всем своим существом подтвердит свое право, подтвердив свое существование, но эгоистичное и строгое право, принадлежащее только ему одному [2]. Далее, как социальный факт, утверждение права будет реализовано в соответствующем материальном праве, что соответственно объясняет закрепление гражданских прав, которые римское законодательство сохраняло вплоть до времен Юстиниана, иностранец, у которого нет договора с Римом, может даже вне всякой войны быть порабощенным. Сначала заключаются договоры о помощи между отдельными лицами, которые обязуются обеспечивать взаимную защиту друг друга в своих соответствующих городах, а затем довольно часто формируются отношения покровительства между иностранным городом и влиятельным римским деятелем; наконец, сам Рим подписывает настоящие договоры, и таким образом институты развиваются от гостеприимства до создания международного права.

Когда человек в результате философского размышления, иногда чрезвычайно простого и элементарного, приходит к выводу о том, что у него есть право, моральная власть над чем-то, он, как правило, сам по себе не понимает причину этой власти; когда он рассматривает, в частности, права, которые он может иметь над своими собратьями (например, долг), он не объявляет себя превосходящим других, он ищет более высокий стандарт, который послужит ему критерием в отношении того, что у него есть; затем он ссылается на право, которое он рассматривает как единое целое, объективный моральный закон и справедливость.

Так, П. Тиссет писал, справедливость и право, если они являются проявлением принципы причинности и идентичности, если они являются спонтанным утверждением личности, они, когда мы хотим реализовать их на практике, требуют помощи в более точном анализе социальных явлений; этот анализ каждая эпоха иногда производит интуитивно, иногда с помощью логического мышления и рассуждений. То есть каждая эпоха имела свое собственное представление о справедливости; иными словами, каждая эпоха не имела абсолютно нового, неоднородного, совершенно отличного от других эпох представления о праве. Таким образом, понятий идентичности и причинности недостаточно для того, чтобы безоговорочно вести речь об изменениях в материальном праве. При этом утверждения личности недостаточно для того, чтобы отразить общую эволюцию права, когда мы действительно наблюдаем постепенное устранение эгоистического элемента (здесь явно согласно учению Р. Иеринга). Но человек признал вне себя трансцендентный принцип и все больше и больше мыслил себя универсальным, – заключал П. Тиссет [2, p. 73-74].