Теоретические аспекты отграничения кражи

История развития уголовной ответственности за преступления в отношении собственности, в частности кражи, имеет далеко уходящие в историю корни. Первая попытка урегулировать названные отношения относится к X веку, когда еще о едином древнерусском акте не было и речи. Указанный факт связывался с тем, чтобы представители двух государств – Руси и Византии не могли дестабилизировать мирную обстановку между ними [5].

Затем, Русская Правда с присущим ей казуистичным характером регламентировала перечень предметов, на захват которых посягал виновный, при этом ответственность дифференцировалась не в зависимости от похищенного имущества (значения не имело, совершена ли кража бобра или челяди), а в зависимости от социального статуса того человека, которому это имущество принадлежит [4].

С течением времени дореволюционное законодательство все еще точечно определяло ответственность за рассматриваемые преступные деяния, при этом, например, в петровскую эпоху наказание варьировалась в зависимости от неоднократности совершаемых деяний.

Советский законодатель достаточно строго боролся с хищениями, в связи с чем, в период 30-40 годов прошлого столетия за кражу социалистического имущества предусматривалась высшая мера наказания [1].

На законодательном уровне дано толкование кражи, ее рассматривают как «тайное хищение чужого имущества», при этом указанная дефиниция подробнее раскрывается в разъяснениях высшей судебной инстанции [10].

Так, кража является разновидностью хищения, а соответственно и все признаки, присущие хищению являются неотъемлемыми составляющими при характеристике кражи. В юридической науке выделяют преимущественно пять признаков рассматриваемой нами правовой категории, а именно:

1. корыстная цель;
2. противоправность деяния;
3. безвозмездность завладения предметом посягательства;
4. изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного либо другого лица;
5. ущерб собственнику или иному владельцу имущества [7, с.34].

В литературе дискуссионным является вопрос относительно наличия корыстной цели при совершении хищения (например, авторами приводятся для обоснования своей позиции диспозиции ст. ст. 221, 229 УК РФ), однако, на наш взгляд, сущность корыстных намерений состоит непосредственно в том, чтобы обогатиться самостоятельно или оказать в этом помощь иным лицам [2; 3].

Отметим, что формулировка термина «хищение», предложенное законодателем, противоречит акту высшей юридической силы и нарушает постулат о презумпции невиновности, закрепленный в ст. 49 Конституции РФ. На наш взгляд, конструкцию «в пользу виновного» представляется целесообразным заменить «в пользу совершившего его или других лиц».

Объективными признаками кражи являются объект и объективная сторона. Непосредственным объектом являются отношения собственности, связанные с владением, пользованием и распоряжением имуществом.

Объективная сторона рассматриваемого деяния характеризуется тайным хищением чужого имущества. Признак тайности широко раскрыт в разъяснениях высшей судебной инстанции, которая, в частности, указывает на тот факт, что если за процессом кражи наблюдал близкий родственник вора, то признак тайности сохраняется.

В науке по данному поводу сформировались еще две точки зрения, отличные от принятой законодателем: расширить круг лиц, добавив и иных лиц (например, друг, невеста); совсем исключить именно рассматриваемый признак тайности. На наш взгляд, наиболее оптимальным вариантом является дополнение разъяснения Пленума ВС РФ в части регламентации субъективного фактора, а именно: наряду с близкими родственниками за действиями виновного могут наблюдать и близкие лица [6].

Субъективная сторона кражи состоит в наличии прямого умысла и корыстной цели. Прямой умысел состоит в том, что виновный осознает то, что он противоправно, безвозмездно, тайно от окружающих с корыстной целью изымает у собственника либо иного владельца имущество и обращает это чужое имущество в свою пользу или в пользу другого лица, предвидит, что тем самым будет причинён реальный ущерб собственнику либо иному владельцу этого имущества и желает причинение данного ущерба.

Субъектом является физическое вменяемое лицо, достигшее возраста 14-ти лет [10].

Провести отграничение между смежными составами, в частности, такими, как грабеж и разбой представляется возможным по объективной стороне. Так, если действия лица никем не обнаруживаются, а даже если обнаруживаются, но близкими родственниками, то его надлежит квалифицировать, как кражу. Если обнаруживаются иными лицами, но лицо продолжает свою преступную деятельность, то квалифицируется как грабеж [8].

Разграничение между кражей и разбоем состоит в факте применения насилия. Угон и кража автомобиля разграничиваются по субъективной стороне, в частности, угон – это временное корыстное пользование. Определенные отличия имеются и при определении момента окончания преступления: кража признается оконченной с момента возникновения у виновного возможности распорядиться автомобилем, а угон – с момента увода транспортного средства. Интересным является тот факт, что кража автомобиля не может быть совершена совместно с находящимся в ней собственником, что нельзя сказать об угоне. Однако данные признаки являются достаточно зыбкими, в связи с чем, наиболее точную квалификацию представляется возможным дать исключительно после обнаружения автомобиля, учитывая при этом следующие обстоятельства: где он обнаружен, является ли он брошенным.

Таким образом, для правильного применения уголовно-правовой нормы об ответственности за кражу в деятельности правоохранительных органов необходимо четко представлять, в чем заключается отличие этого состава преступления от других смежных составов и правильной квалификации при совокупности с указанным составом. От правильной квалификации зависит объем обвинения, справедливость уголовного наказания. Она предполагает точное и полное определение: во-первых, признаков совершенного деяния; во-вторых, признаков уголовно-правовой нормы, необходимых для сопоставления с признаками деяния.