Конкурентоспособность России на глобальном энергетическом рынке в условиях обострения глобальных рисков

Введение. Текущий глобальный экономический кризис, связанный с пандемией коронавируса, а также разногласия России и ОПЕК + по ценам на нефть, которые упали до многолетних исторических минимумов, актуализовали вопросы возможности сохранения и поддержания национальной конкурентоспособности на отраслевом рынке и в глобальной экономике в целом.

Результаты и их обсуждение до пандемии и обвала нефтяных цен конкурентоспособность России на глобальном энергетическом рынке, по официальной позиции, была высока. Правительство России аргументировало это как наличием (на тот момент, в 2018 - 2019 годах) стабильного спроса на российские энергоносители, низкой себестоимостью их добычи; масштабом их запасов, диверсификацией маршрутов поставок и использованием современных отечественных технологий, вынужденно разработанных из-за санкций [1].

Статистика положительной динамики российского экспорта энергоносителей в 2018-2019 годах позволяла российскому Правительству декларировать полную готовность «ответить на любые вызовы». В то же время, эта готовность не опиралась на наличие высоких технологий, а в большей степени, на традиционные природно-географические факторы, такие как «благоприятное географическое положение между Европой и Азией», которое, как принято считать удобно для экспорта энергоресурсов и, соответственно, важно для обеспечения его конкурентоспособности.

Акцент на традиционных геоэкономических факторах тормозит диверсификацию как российского ТЭК, так и экономики в целом. Доля энергетического сектора не сокращается в пользу высокотехнологичного, «Индустрия 4.0», имеет в России пока в основном значение футурологической теории. Важно, что технологическое отставание тормозит также развитие и локомотива национальной экономики – сырьевого сектора. Для поддержания конкурентоспособности Россия готова развивать внешнеэкономическое сотрудничество, в том числе – участвовать в реализации проектов по всему миру, позиционируя себя как «открытая страна, готовая обеспечить условия для инвестиций, в нашу страну, в том числе в энергетику» [1]. В то же время, рост конкурентоспособности энергетического (сырьевого) сектора вряд ли будет означать общий рост конкурентоспособности национальной экономики, прогнозы которого сегодня, на фоне неопределенности ситуации с пандемией, неопределенны.

Известно, что при истощении старых рентабельных месторождений на суше, усложнения условий добычи, особенно на арктическом шельфе, перехода все большей части запасов в разряд трудно-извлекаемых (ТРИЗ), простое поддержание конкурентоспособности в энергетическом секторе будет прямо зависеть от разработки (наличия) новых технологий роста коэффициента извлечения нефти (КИН), глубокого и наклонного бурения, извлечения ТРИЗ и т.п. Минтопэнерго РФ формально отчитывается о некоем «продолжении совершенствования отечественных технологий в нефтепереработке и повышении глубины извлечения», однако, содержательно эти отчеты посвящены в основном развитию инфраструктуры транспортировки энергоресурсов, которую санкции и текущая ситуация с пандемией затронули в меньшей степени. Вопрос о производстве специального оборудования, например, для добычи на шельфе и новых технологий, разрешается в плоскости «готовности к участию» России в зарубежных разработках, тогда как, по логике, стоящих перед страной задач, научному и техническому потенциалу, Россия должна такими технологиями не только обладать, но и экспортировать их.

До трети составляет доля иностранных инвестиций в совокупном объеме средств, направленных в добычу нефти и газа. В то же время, объем иностранных инвестиций в нефтепереработку оставался незначительным. М.М. Козеняшева, анализируя инвестиционный процесс на условиях соглашения о разделе продукции - СРП («Сахалин-1», «Сахалин-2» и «Харьяга»), пришла к выводу об отсутствии интереса иностранных инвесторов в интеллектуальных инвестициях, в передаче (продаже, развитии) новейших технологий и производственного опыта российской стороне. Они лишь наращивают отдачу на свои вложения, в том числе, стараясь минимизировать налоги и обязательные платежи [2, c.28]. Таким образом, прямые иностранные инвестиции на условиях СРП не отвечали и не отвечают целям и задачам структурной перестройки российского ТЭК, не обеспечивая и не генерируя в нем никаких инноваций. Именно поэтому государство было вынуждено изменить условия партнерства, нарастив долю в самом крупном СРП «Сахалин-2» до 50% +1 акция [2, c.29].

Активность в сырьевом секторе (в том числе, стимулируемая «Генеральной схемой развития нефтяной отрасли на период до 2030 г.») демонстрирует концентрацию в нем доходов и инвестиций, что в свою очередь во многом определяет стагнацию инвестиционной активности в других, прежде всего обрабатывающих отраслях.

Не вполне внятной и конкретизированной представляется формула «конкурентоспособности нашей энергетики», предложенная Минэнерго России. Считается, что она «не зависит от того, что мы проводим совместные действия, связанные с балансировкой рынка», а производна от «иных целей» [1].

Поддержание конкурентоспособности нефтегазового сектора сегодня принято связывать с успехами в острой конкуренции на рынке поставок СПГ. динамика производства которого России стабильно положительная. Прослеживается устойчивая тенденция роста доли производства, поставок и потребления СПГ. По оценке Минэнерго РФ к 2035 г. спрос на газ в целом способен вырасти на 1,3 трлн. куб. м., из которых большую часть составит именно СПГ, пользующийся наилучшим спросом. В 2018 г. его доля в мировой торговле газом достигала 32%, тогда как к 2035 г. она способна подняться до 50%. России, как великой газовой державе, важно не отстать в этой конкурентной борьбе.

Российский газ сохраняет конкурентоспособность в Европе и Азии, имея себестоимость добычи – менее доллара, при которой прогнозируемая транспортировка по Северному морскому пути (СМП) в АТР экономит почти две тысячи километров по сравнению с путем через Суэцкий канал. Таким образом, географический фактор может способствовать поддержанию или росту конкурентоспособности.

На современную конкуренцию на энергетическом рынке влияют как экономические, так и политические факторы, доля которых в последние пять лет существенно выросла. Россия всегда выступала за честную и открытую конкуренцию, без политически мотивированных, но с экономической подоплекой, санкций, за международную торговлю в рамках правил ВТО [3].

Исходя из того, что в ближайшие два десятилетия Россия по прогнозам аналитиков BP будет крупнейшим экспортером нефти и газа, её доля обеспечения глобального спроса составит пять процентов в сегменте первичных энергоресурсов и 14% в производстве нефти и газа. При этом, объем добычи нефти вырастет до 12,5 млн. бар. в сутки [4].

31 марта 2020 г. Президент США Д. Трамп обозначил заинтересованность в своем участии в переговорах России и Саудовской Аравии о ценах на нефть [5]. Потенциальное нахождение консенсуса не устранит конкуренцию между основными поставщиками энергоресурсов, но касаться это в большей степени будет рынка газа, где Россия постепенно уступит лидерство США, оставшись крупнейшим экспортером. В сегменте нефти прогнозируется, что пропустив США и Саудовскую Аравию, Россия займет третье место.

В целом, энергетический сектор, оставаясь ключевым сектором российской экономики РФ и базовым источником доходов бюджета, пока поддерживает свою конкурентоспособность не за счет инновационных и технологических, а за счет природно-географических и геополитических факторов, что углубляет структурные диспропорции отечественной экономики и стимулирует развитие пресловутой «голландской болезни». Поддерживая такой вариант конкурентоспособности для решения текущих санкционных и иных проблем, Россия в долгосрочной перспективе обрекает экономику на падение конкурентоспособности.