Если сравнить причины революции в Англии и Франции, то выявиться следующее.
Первый момент, который бы хотелось затронуть, будет касаться социальных противоречий феодальных слоев помимо церкви.
Почти до конца XVI в. интересы монархии Тюдоров совпадали с интересами буржуазии – в борьбе против Испании, против международной католической церкви, против знатных семей, оспаривавших верховный контроль над страной у дома Тюдоров и разорявших страну своими частными войнами. Отсюда возникло сотрудничество монархии и буржуазии в парламенте. Однако вскоре это единство интересов распалось [1, с. 498]. То есть до определенного момента буржуазия и феодальное дворянство могли жить при монархии согласно. Иначе говоря, главным образом, внешние препятствия и угрозы сдерживали единство ряда высших слоев населения.
Однако, по мере того как их доходы от земли падали, феодалы стали все больше зависеть от двора. По мере того как монархия Стюартов становилась менее полезной для буржуазии, она становилась более необходимой для феодалов, – для них она превратилась в единственную гарантию экономического существования.
Монархия в Англии была связана с феодальным строем, как из-за консервативности, так и из-за того, что сама была как самый крупнейший лендлорд. Монарх не меньше иного землевладельца противился коренной перемене – переходу от феодального к капиталистическому общественному строю.
Суть проблемы заключалась в финансах. Цены поднимались, богатство буржуазии росло бурными темпами, но доходы короны, как и доходы всех крупных землевладельцев, оставались неизменными и не соответствовали новым нуждам.
Три попытки английской монархии (1) желание повысить налоги за счет буржуазии и дворянства привели к конкретным мерам – повышению пошлин, принудительным займам, новым налогам – привели к резким конфликтам с парламентом; 2) стремление контролировать некоторые отрасли промышленности за счет создания монополий возмутила все торгово-промышленное население, привело к саботажу, к кризису перепроизводства и широкой безработице, вина за которую также была возложена на корону; 3) попытка увеличить доход от феодальных повинностей, что оттолкнуло от монарха и феодалов) сохранить свое положение не увенчались успехом.
Касаясь соседней к англичанам Франции, то отметим, следующее сходство. Нельзя не согласиться с тем, что революция XVIII столетия являлась «следствием глубоких общественных противоречий», которые были «обусловлены контрастом между успехами капиталистического развития, с одной стороны, и многочисленными остатками Средневековья в разных сферах жизни, с другой» [2, с. 191].
То есть и в Англии, и во Франции двигателем процесса революции были зарождение капитализма как такового, который вполне естественно, не мог не прийти в противоречии с одной стороны с остатками феодального строя, и с феодалами как жизненно заинтересованными в сохранении архаичного феодального строя.
Ревякин А.В. подчёркивал, что в течение длительного времени общественные противоречия во Франции не разрешались с помощью реформ, которым оказывалось сопротивление значительной части правящих кругов, поместного дворянства, бюрократического аппарата [2, с. 191]. То же самое можно сказать и об Англии.
Второй момент связан с отношением к церкви со стороны различных слоев населения.
Авторитет англиканской церкви с начала XVII в. уже не мог опираться на папство, с которым порвал Генрих VIII, а зависел от национальной монархии, единственной защитницы церкви от католической реакции и левых протестантских революционеров. В связи с этим елизаветинская церковь стояла за пассивное послушание установленной богом власти и проповедовала, что неповиновение – самый тяжелый грех [3, с. 562]. То есть была очевидна зависимость церкви от монаршей власти.
По мере того как расширялась брешь между короной и буржуазией, нападки пуритан на церковь, на её формы и обряды, на её суды и дисциплину становились все сильнее.
Проповедовавшаяся пуританством мораль была именно такой системой взглядов, какая была нужна для накопления капиталов и развития капитализма. Она учила бережливости, трезвости, усердной работе в любом состоянии, которое бог предназначил человеку, непрестанному труду, независимо от того, является ли человек купцом, ремесленником или кем-нибудь другим, но без излишнего наслаждения плодами своего труда, и неустанному выполнению долга в ущерб «мирским» удовольствиям. Богачи должны были накапливать капитал, бедняки – трудиться, выполняя божественный долг и всегда находясь под наблюдением «великого мастера» [3, с. 563].
Духовенство пошло в контрнаступление, пытаясь вернуть себе некоторые из потерянных церковных доходов (десятину, которая была «импроприирована», то есть, пошла в карманы светских лендлордов, хотя первоначально взималась на церковные нужды со всех лиц, пользовавшихся недвижимостью). В то же время церковь стремилась восстановить своё право на назначение священнослужителей, чтобы посылать в приходы лишь священников, удовлетворяющих её в общественном и догматическом смыслах.
То есть можно сказать, что борьба за господство над церковью имела величайшее значение. Кто властвовал над её учением и организацией, тот мог определять структуру общества.
И этим фактором, о котором мы говорили как о втором моменте, английская революция отличается от французской. Ведь в последней не было противостояние с церковью как таковой.
Третий момент – это масштабность революции.
Конец XVIII в., был эрой кризисов старых режимов Европы и их экономических систем, его последние десятилетия изобиловали политическими катаклизмами, которые порой доходили до восстания; колониальными движениями за автономию, которые добивались отделения: не только в США (1776 – 1783), но также в Ирландии (1782 – 1784), в Бельгии и Льеже (1787 – 1790), в Голландии (1783 – 1787), в Женеве и даже в Англии (1779). Эти политические катаклизмы настолько потрясают, что некоторые современные историки говорили об «эре демократической революции, на пути к которой французы находились одни, хотя и будучи наиболее решительными и более всех удачливыми» [4, с. 26].
Таким образом, кризис старого режима был присущ не одной Франции, и французская революция не была изолированным феноменом, но она была куда более значительной, чем любая из современных ей революций нового времени, а также английской революции XVII в. и ее последствия из-за этого были гораздо глубже. Прежде всего, она произошла на территории самого могущественного и густонаселенного государства Европы (не считая России). В 1789 г. один европеец из пяти был французом. Она была на втором месте среди всех революций до и после нее, как массовая социальная революция и гораздо более радикальная, чем любая другая по сравнению с ней.
Таким образом, по масштабу страны, населения и самой революции Франция превосходила Англию.
Четвертый момент свяжем с составом противоборствующих сторон.
Отметим, что экономическое развитие Франции в XVIII столетии усилило противоречия сословного общества – между привилегированными сословиями и третьим сословием. Иначе говоря, во Франции противоречия были между феодалами с одной стороны и третьим сословием с иной. Но понятие третье сословие было гораздо шире, нежели в Англии. Помимо купцов и промышленников (буржуазии), туда входили и представители остальных слоев населения, в том числе горожане и крестьяне. В Англии же противостояние было главным образом между феодалами и королем с одной стороны и буржуазией с другой. И причем это было также противостояние короля с парламентом. Если феодалы поддерживали короля, то в парламенте защищали свои интересы представители буржуазии.
Пятым моментом хотелось бы назвать участие в борьбе крестьян в связи сеньориальной реакцией. Так, в Англии среди сторон не было крестьян. Буржуазная революция в Англии не затрагивали низшие слои населения. Во Франции же частью аристократической реакции была сеньориальная реакцию, в ходе которой дворяне «добивались увеличения повинностей крестьян на основе древних феодальных договоров», что возмущало крестьян, привыкших считать своей землю, которой они пользовались [4, с. 26]. А.В. Ревякин делает вывод о том, что «дворянская реакция ущемляла интересы» буржуазии и крестьян, «поднимая их на борьбу против несправедливости» [5, с. 114].