Дружба Ф. М. Достоевского и Чокана Валиханова подняла отношения между русскими и казахами на духовно-осмысленную высоту. Глубокие знания собственной истории и уважение к литературе, культуре других народов помогут объективно оценить влияние одной литературы на другую, обогатив тем самым общечеловеческие ценности.
Во время своей печально известной сибирской ссылки Федор Достоевский завел одного из своих самых необычных друзей, Чокана Валиханова, чрезвычайно умного молодого человека, который позже станет отцом историографии и этнографии на своей родине, в Казахстане. Это было в 1854 году, когда Достоевский впервые встретился с Валихановым, тогда 19-летним юношей из Омского кадетского училища. Они снова встретились после того, как Достоевский переехал в Семипалатинск, на северо-востоке Казахстана, и в конечном счете завязали переписку, учитывая их взаимные интересы и восхищение. Несмотря на то, что он пережил ряд невзгод во время своего пребывания в Казахстане после освобождения, главным образом из-за плохого состояния здоровья и супружеской жизни с Марией Исаевой, Достоевский по-настоящему заинтересовался казахской историей и археологией и считал, что русские должны ценить и понимать степь. Валиханов также был ответственен за приобщение Достоевского к арабской поэзии и культуре Центральной Азии. Русский автор даже изучал ислам, когда жил в Семипалатинске, но молодой казах был критиком ислама. Он был убежден в преимуществах вестернизации, но в равной степени остался недоволен отношением русских к его народу. Возможно, он обнаружил, что большинство из них не разделяли интересов его наставника и коллеги, географа Петра Семенова. Семенов был президентом Русского географического общества в течение 40 лет и уже был знаком с Достоевским по его пребыванию в Санкт-Петербурге. Валиханов был принят в Общество в 1857 году после завершения экспедиции на Иссык-Куль и Кульджу. Вскоре после этого генерал-губернатор Западной Сибири предложил Валиханову возглавить еще одну экспедицию в отдаленный оазис Кашгар в китайской Центральной Азии, где уйгуры подняли жестокие восстания против маньчжуров. Знаменитая экспедиция была предпринята в 1958 году с караваном из 43 человек, 101 верблюда и 65 лошадей. Миссия позволила Валиханову тщательно задокументировать географические особенности, а также обычаи, языки и всевозможные объекты, которые привлекли к себе повышенное внимание со стороны столицы Российской империи. Слава, дарованная экспедицией, помогла Валиханову включиться в интеллектуальную жизнь Санкт-Петербурга, как только он прибыл туда, но его блестящее будущее было омрачено весной 1861 года, когда он серьезно заболел туберкулезом и покинул город, чтобы снова поселиться в степи. Знаменитый роман Достоевского о его тюремном заключении "Дом мертвых" был опубликован в том же году. В последующие годы Валиханов собирал материалы о судебной практике Казахстана и работал переговорщиком, чтобы избежать насилия в кампании полковника Черняева по завоеванию Центральной Азии. Именно в это время Достоевский путешествовал по Западной Европе, играл в азартные игры, проиграл свои деньги и овдовел. Валиханов женился на сестре султана Тезека и в последние месяцы своей жизни поддерживал переписку с генералом Колпаковским, военным губернатором Семипалатинской области. Ему не исполнилось и 30 лет, но он прожил достаточно, чтобы заложить основы древней казахской культуры и чтобы его помнили до наших дней. Казахская академия наук названа в его честь, а статуя Валиханова и Достоевского в городе Семей, Казахстан, рядом с местным музеем Достоевского, сохранилась как символ их дружбы [4]. Дружба Шокана и Достоевского – это отражение интеллектуального сознания двух народов. В ХІХ веке в казахскую степь вошло западное образование. Было время, когда грамотные казахские граждане имели доступ к знакомству с литературой, наукой Европы. В это время русских ученых за «мятежные мысли» загоняли в далекие регионы царской России. В их числе был и Ф. М. Достоевский. Он жил в Семее с марта 1854 года по 2 июля 1859 года. В Семее Достоевский женился на женщине по имени Мария Исаева. Нам известно, что Шокан познакомился с Федором Достоевским в девятнадцать лет. Знакомство этих двоих начинается в 1854 году в Омске. Позже, когда Достоевский жил в Семее, Шокан Уалиханов вернулся из поездки в Кульджу, Кашгар и долго останавливался в этом городе. Это был момент, когда два гиганта получили возможность широко общаться по душам. Несмотря на то, что он был на четырнадцать лет старше, он очень уважал Чокана. Доказательств этому достаточно [5].
Достоевский хранил рукописи в сундуке, подаренном Шоканом
Мы знаем, что Ф. М. Достоевский хранил все, что получил от Шокана Валиханова, как самое дорогое воспоминание. После смерти Шокана, то есть в 1866 году, Достоевский сказал своей жене Анне Достоевской: «вы видели этот большой деревянный сундук? Это подарок моего Сибирского друга Шокана Валиханова. За это он мне дорог. Вот почему я храню здесь свои рукописи, письма и очень дорогие воспоминания», – можно заметить, насколько велико уважение между двумя великими личностями. Фамилия Достоевского происходит от аристократичной знатной семьи Золотой Орды. В 1389 году его прадед господин Аслан Челеби отделился от Золотой Орды и женился на дочери русского князя. И после этого его потомки ассимилируются с русскими. Но в истории России они становятся чиновниками, занимающими почетные места. Конечно, Достоевский знает, что его предки-тюрки. И, отступив на несколько столетий назад, он понимает, что с Чоканом они родственной крови. Поэтому не считает себя выше Чокана, который следует законам аристократов. Он обращается ему на «Вы», несмотря на то, что он моложе. Это можно заметить в их переписках [5].
Знаменитая фотография Шокана и Достоевского
Изображение двух великих людей вместе показывает 1858 год. Следовательно, Достоевскому должно быть 37 лет, а Шокану-23 года. В то время Достоевский собирался покинуть Семипалатинск, а Шокан только что вернулся из путешествия в Кашгарию. Именно Лейвин, известный фотограф того времени, сделал эту фотографию. Он вошел в историю как первый Семипалатинский фотограф. Одним из первых фотографов города Верный (ныне Алматы) был именно Лейвин. Интересно, что в то время был предоставлен только один экземпляр изображения, копии не было. Их совместные фотографии – это не только это. Есть предположение, что Валиханов и Достоевский неоднократно фотографировались. Например, знакомый Федора Михайловича Капустин писал ему: «хочу спросить вас о многом. Сейчас у меня есть ваше фото с Валихановым. Эта картина стоит среди портретов других моих друзей» [4].
Письма Шокана и Достоевского
Дружба Чокана Чингисовича и Федора Михайловича ни в коем случае не прерывается во время их совместного пребывания в Омске, Семее, Петербурге, и мы видим, что в течение следующих шести лет (1856-1862) эта дружба укреплялась письмами. Достоевский-личность, оказавшая значительное влияние на современную западную литературу и философию. Даже знаменитая работа Ницше «Так говорит Заратуштра» написана под влиянием романа Достоевского «Преступление и наказание». На создание Пикассо жанра кубизма повлияли произведения Достоевского. А Чокан был ребенком маленького народа. Он не мог заниматься художественным творчеством из-за большого давления на народ казахов. Достоевский однако считал, что Шокан занимается прозой. Фактически, у него не хватило жизни, чтобы написать роман. Кто знает, был бы он признан в качестве крупного художника в написании рассказов, повестей, романов. По-нашему, имперские палачи все равно бы гнали в ссылку сына народа… А Достоевский, вошедший в мировую культуру как феномен, возвышал Шокана. Мы уже упоминали, что в письмах к Шокану он обращается на «Вы», в то время как, Шокан, который, моложе на четырнадцать лет пишет Достоевскому «ты». Ниже мы предоставляем вашему вниманию одно письмо Достоевского к Шокану. На тот момент Шокану было двадцать один год. Это соответствует тому времени, когда Шокан собирался отправиться в Жетысу и Иссык-Куль, а затем в Кулжу [5].
«Письмо Ваше, добрейший друг мой, передал мне Александр Николаевич [1]. Вы пишете так приветливо и ласково, что я как будто увидел Вас снова перед собою. Вы пишете мне, что меня любите. А я Вам объявляю без церемонии, что я в Вас влюбился. Я никогда и ни к кому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения как к Вам, и Бог знает, как это сделалось. Тут бы можно много сказать в объяснение, но чего Вас хвалить! Вы, верно, и без доказательств верите моей искренности, дорогой мой Вали-хан, да если б на эту тему написать 10 книг, то ничего не напишешь: чувство и влечение дело необъяснимое. Когда мы простились с Вами из возка, нам всем было грустно после целый день. Мы всю дорогу вспоминали о Вас и взапуски хвалили. Чудо как хорошо было бы, если б Вам можно было с нами поехать! Вы бы произвели большой эффект в Барнауле [2]. В Кузнецке (где я был один) (NB Это секрет) я много говорил о Вас одной даме, женщине умной, милой, с душою и сердцем, которая лучший друг мой. Я говорил ей о Вас так много, что она полюбила Вас, никогда не видя, с моих слов, объясняя мне, что я изобразил Вас самыми яркими красками. Может быть, эту превосходную женщину Вы когда-нибудь увидите и будете тоже в числе друзей ее, чего Вам желаю. Потому и пишу Вам об этом [3]. Я почти не был в Барнауле. Впрочем, был на бале и успел познакомиться почти со всеми. Я больше жил в Кузнецке (5 дней). Потом в Змиеве и в Локте [1]. Демчинский был в своем обыкновенном юморе во всё время. Семенов превосходный человек. Я его разглядел еще ближе [2]. Много бы можно было Вам рассказать, чего в письме не упишешь. Но когда-нибудь кое-что узнаете, а вот теперь, когда в душе моей вдруг, неожиданно (и ждал и не ждал) накопилось столько горя, забот и страху за то, что мне дороже всего на свете, теперь, когда я совершенно один (а действовать надо), – теперь я раскаиваюсь, что не открыл Вам главнейших забот моих и целей моих и всего, что уже с лишком два года томит мое сердце до смерти! Я был бы счастлив. Дорогой мой друг, милый Чекан Чингисович, я пишу Вам загадки. Не старайтесь их разгадывать, но пожелайте мне успеха. Может быть, скоро услышите обо всем от меня же. Приезжайте, если возможно, скорее к нам, а уже в апреле непременно. Не переменяйте своего намерения. Так бы хотелось Вас увидеть, да и Вы верно не соскучитесь. Вы пишете, что Вам в Омске скучно – еще бы [4]! Вы спрашиваете совета: как поступить Вам с Вашей службой и вообще с обстоятельствами. По-моему, вот что: не бросайте заниматься. У Вас есть много материалов. Напишите статью о Степи. Ее напечатают (помните, мы об этом говорили). Всего лучше, если б Вам удалось написать нечто вроде своих «Записок» о степном быте, Вашем возрасте там и т. д. [2] Это была бы новость, которая заинтересовала бы всех. Так было бы ново, а Вы конечно знали бы что писать (например, вроде «Джона Теннера» в переводе Пушкина, если помните) [5]. На Вас обратили бы внимание и в Омске, и в Петербурге. Материалами, которые у Вас есть, Вы бы заинтересовали собою Географическое общество. Одним словом, и в Омске на Вас смотрели бы иначе. Тогда бы Вы могли заинтересовать даже родных Ваших возможностью новой дороги для Вас. Если хотите будущее лето пробыть в Степи, то ждать еще можно долго. Но с 1-го сентября будущего года Вы бы могли выпроситься в годовой отпуск в Россию. Год прожив там, Вы бы знали, что делать. На год у Вас были бы средства; поверьте, что их нужно не так много. Главное, с каким расчетом жить и какой взгляд иметь на это дело. Всё относительно и условно. В этот год Вы бы могли решиться на дальнейший шаг в Вашей жизни. Вы бы сами выяснили себе результат, то есть решили бы, что делать далее. Воротясь в Сибирь, Вы бы могли представить такие выгоды или такие соображения (мало ли что можно изобразить и представить!) родным своим, что они, пожалуй, выпустили бы Вас и за границу, то есть года на два в путешествие по Европе. Лет через 7-8 Вы бы могли так устроить судьбу свою, что были бы необыкновенно полезны своей родине. Наприм<ер>: не великая ли цель, не святое ли дело быть чуть ли не первым из своих, который бы растолковал в России, что такое Степь, ее значение и Ваш народ относительно России, и в то же время служить своей родине просвещенным ходатайством за нее у русских. Вспомните, что Вы первый киргиз – образованный по-европейски вполне. Судьба же Вас сделала вдобавок превосходнейшим человеком, дав Вам и душу и сердце. Нельзя, нельзя отставать; настаивайте, старайтесь и даже хитрите, если можно. А ведь возможно всё, будьте уверены. Не смейтесь над моими утопическими соображениями и гаданиями о судьбе Вашей, мой дорогой Вали-хан. Я так Вас люблю, что мечтал о Вас и о судьбе Вашей по целым дням. Конечно, в мечтах я устраивал и лелеял судьбу Вашу. Но среди мечтаний была одна действительность: это то, что Вы первый из Вашего племени, достигший образования европейского. Уж один этот случай поразителен, и сознание о нем невольно налагает на Вас и обязанности. Трудно решить: какой сделать Вам первый шаг. Но вот еще один совет (вообще) – менее загадывайте и мечтайте и больше делайте: хоть с чего-нибудь да начните, хоть что-нибудь да сделайте для расширения карьеры своей. Что-нибудь все-таки лучше, чем ничего. Дай Вам Бог счастья. Прощайте, дорогой мой, и позвольте Вас обнять и поцеловать раз. Помните меня и пишите чаще. Цуриков мне нравится, он прям, но я еще мало знаю его. Съедетесь ли Вы с Семеновым и будете ли вместе в Семипалатинске? Тогда нас будет большая компания. Тогда, может быть, много переменится и в моей судьбе. Дал бы Бог! Вам кланяется Демчинский. Пишу Вам у него на квартире, за тем столом, на котором мы обыкновенно завтракали или вечером пили чай в ожидании обиженных сирот [6]. Напротив меня сидит Цуриков и тоже Вам пишет. Демчинский же спит и храпит. Теперь 10 часов вечера. Я не понимаю, отчего очень устал. Хотелось бы Вам написать кое-что о Семипалатинске; есть вещи очень смешные. Да не упишешь и 10-й доли, если писать как следует. Прощайте же, добрый мой друг. Пишите мне чаще. А я всегда буду Вам отвечать. Может быть, рискну в другой раз написать и о своих делах. Поклонитесь от меня Д<уро>ву и пожелайте ему от меня всего лучшего. Уверьте его, что я люблю его и искренно предан ему.
NB. С. [7] Вам кланяется, рассказывала, как Вы ее сманивали в Омск. Она о Вас помнит и очень Вами интересуется.
* Прощайте! (итал.).»
14 декабря 1856 года. Семипалатинск. Достоевский в своем письме к Шокану говорит о двухгодичной поездке в Европу. И, конечно же, пойдем с семьей.
Теперь перейдем к письму Шокана Достоевскому:
«Дорогой друг, Федор Михайлович!
Даже не иррационально, что ты думаешь, что я мертв. Тем не менее, пока я жив. Продолжай узнавать его аргументы из этого письма. Были разные причины, по которым я раньше не писал письма, позвольте мне объяснить все это сейчас. Во-первых, я хотел бы поехать в Петербург в октябре. Однако после того, как я заболел, я отложил это намерение до декабря. После того, как в декабре у меня со здоровьем не было улучшения, я решил последовать совету сибирских врачей и провести зиму в деревне. Кроме того, я убежден, что жить в Петербурге мне моё здоровье не позволит. Поэтому подумываю занять консульское место в Кашгаре. Если не так, то уйду в отставку и по выборам буду служить в нашем народе. Я также думаю, что погода в Кашгаре улучшит мое здоровье. Если это не случится, то и на родной земле мне будет не плохо. Займусь хозяйством, торговлей, а если пройду выборы, то как честный чиновник принес бы своим родным значительную пользу, чем неграмотные и грубые султаны. Вот и мы, путешествуя по Петербургу, месяцами гуляя, общаясь с друзьями, получая новые книги, вооружившись новыми мыслями, возвратимся в страну, к своим казахам! Не было бы плохо, а, мой голубчик Федя?! Как ты думаешь? Все это возможно, если мое здоровье улучшится. Правда, сейчас состояние неплохое, но всё-таки не могу сказать, что я полностью выздоровел. Итак, я собираюсь перезимовать в ауле, провести лето в деревне, чтобы довести лечение кумысом до конца. А к осени, если я буду жив, я доберусь и до Петербурга. И так крепко обниму тебя, пока ты сильно не закричишь. То, что, наша бледная степь серовата, правда, но для отдыха очень даже удобно! Никто не мешает. По совету одного квалифицированного Сибирского врача, которого ты не знаешь, я сейчас ничего не пишу и не читаю, короче говоря, я уже забыл, что такое мысленный труд – и это моя нынешняя форма «лечения». При этом, конечно, ни для кого не секрет, что это наскучивает. Можно было бы заниматься такими развлечениями, как охота с орлом, ружьем, собакой. Но и этого моё здоровье не позволяет, вот и делаю то, что только лежу. Что делает Михайло Михайлович? Как обстоят дела с его "Время"? Я не беру газету. Поэтому я ничего не знаю. Передай большой привет от меня Михайло Михайловичу, Николаю и другим! Приветствую Майкова и его жену! Передай то же самое и с Полонскому и Страховому. Если увидешь Николая Курочкина, скажи ему, что я собираюсь написать ему письмо. Теперь у меня есть к тебе не большая просьба. Как я только что сказал, мне нечего читать. Поэтому, пожалуйста, вышли мне «Время». Потом расчитаемся. Если финансы позволяют, то за меня подпишись на «Современник». Мой адрес: Станица Кокшетау через Петропавловск в Западной Сибири. Не забывай. Отправь мне свою фотографию. Точно так же Майков, Полонский, Крестовский обещали выслать свои фотографии. Напомни им тоже. Большой привет Марии Дмитриевне! Не забывай, таких как мы!» [8].
Валиханов. 14.01.1862 года.
Таких писем, по которым переписывались Шокан и Достоевский, достаточно. В этих двух письмах можно узнать, кто такие лобные сыновья двух народов. Да, Чокан был ребенком небольшого населения. Рано, слишком рано прервалась жизнь такой яркой звезды. Да, слезы маленького народа будут невыносимы…
[1] А. Н. Цуриков привез Достоевскому письмо от Валиханова из Омска от 5 декабря 1856 г.
[2] О поездке в Барнаул в ноябре 1856 г. Достоевский подробно сообщал А. Е. Врангелю в письме от 21 декабря (см. письмо 55). В свою очередь Валиханов писал Достоевскому 5 декабря 1856 г.: «После Вашего отъезда я только ночевал в Вашем граде и утром на другой день отправился в путь. Вечер этот был для меня ужасно скучен. Расстаться с людьми, которых я так полюбил и которые тоже были ко мне благорасположены, было очень и очень тяжело» (Валиханов. С. 46).
[3] Речь идет о М. Д. Исаевой, для встречи с которой Достоевский ездил в Кузнецк.
[4] Валиханов писал Достоевскому: «Омск так противен со своими сплетнями и вечными интригами, что я не на шутку думаю его оставить. Как Вы думаете об этом. Посоветуйте, Федор Михайлович, как это устроить лучше».
[5] С «Записками» Джона Теннера (Нью-Йорк, 1830; франц. пер. - 1835) Достоевский был знаком по статье Пушкина «Джон Теннер», включенной в первое посмертное издание сочинений поэта (СПб., 1838-1841. Т. 1-9). Советуя Валиханову писать «вроде Джона Теннера», Достоевский несомненно опирался на высокую оценку, данную Пушкиным «Запискам». В числе достоинств «Записок», представляющих «самый полный и, вероятно, последний документ бытия народа, коего скоро не останется и следов» (Пушкин. Т. 12. С. 104). Пушкин отметил их достоверность и правдивость, а также «простодушие» и «смиренную простоту повествования».
[6] О ком именно идет речь, неясно. Валиханов писал Достоевскому: «Кстати о сиротах. В последний вечер я занят был любовью по Вашему совету с С. Расспросите ее, кажется, мы провели вечер приятно».
[7] О ком идет речь, неизвестно.
[8] По свидетельству друга Валиханова по Сибирскому кадетскому корпусу, последний с юношеских лет мечтал об изучении киргизской степи: «...нас обоих интересовал один и тот же предмет – Киргизская степь и Средняя Азия» (Потанин Г. Н. Биографические сведения о Чокане Валиханове // Записки Русского географического общества по отделению этнографии. СПб. 1904. Т. 29. С. XVI–XVII).
.png&w=640&q=75)
