Проблематика выявления двойственного характера правовой природы заверения об обстоятельствах

Институт заверения об обстоятельствах был введен в гражданский оборот в 2015 г. и с тех пор успел породить как юридические правоприменительные последствия, так и вопросы относительно его правовой природы. Представляется, что для корректного использования норм ст.431.2 ГК РФ на практике необходимо исследовать правовую природу данного института.

Следует констатировать, что на сегодняшний день у цивилистов нет единого мнения относительно того, что же является заверением об обстоятельствах с точки зрения его правовой природы. Дефиниция исследуемой статьи указывает на то, что сторона, которая при заключении договора либо до или после его заключения дала другой стороне недостоверные заверения об обстоятельствах, имеющих значение для заключения договора, его исполнения или прекращения, обязана возместить другой стороне по ее требованию убытки, причиненные недостоверностью таких заверений, или уплатить предусмотренную договором неустойку.

Фактически, мы можем говорить о том, что существует несколько подходов к пониманию заверения об обстоятельствах. Так, А. Г. Карапетов полагает данный институт, относящийся к сделкам [2]. Аргументация данного тезиса основана не только на буквальном толковании ст. 431.2 ГК РФ, но и на относительно недавнем Постановлении Пленума Верховного суда Российской Федерации [1]. В частности, речь идет о процедуре оспаривания заверений об обстоятельствах по аналогии с правилами, применимыми к сделкам. Незаключенность и недействительность договора не нивелирует правила о последствиях заверения об обстоятельствах. Впрочем, в данном контексте необходима оговорка о том, что спорным является наличие сдельной природы заверений об обстоятельствах на этапе согласования и исполнения договора.

Следует отметить интересную точку зрения Ю. С. Харитоновой, в соответствии с которой фактически заверения об обстоятельствах выполняют функцию фиксации определенных обстоятельств [4].

О противоречивости правовой природы заверения об обстоятельствах свидетельствует и возможная трактовка данного института как обязательственного.

В постановлении Пленума ВС РФ № 49, содержатся положения, которые прямо указывают на возможность применения в случае недостоверности заверений как общих положений об обязательствах (ст. 307.1 ГК РФ), так и в целом главы 25 ГК РФ, регламентирующей ответственность за нарушение обязательств. Несомненно, необходимо рассматривать заверение как утверждение о фактах, недостоверность которого порождает за собой обязательство по возмещению убытков, но при этом само по себе заверение не является обязательством в смысле ст. 307 ГК РФ. Это обусловлено тем, что заверение не соответствует определению обязательства

А. В. Томсинов опровергает данный подход полагая, что заверения об обязательствах предоставление информации о фактах [3]. При этом это не является обязанность, соответственно, диспозитивный характер данного положения свидетельствует об отсутствии доказательственной составляющей.

Основное отличие обязательств по возмещению потерь от договорных заверений состоит в том, что заверения даются в отношении фактов, имеющих место на момент предоставления заверений или имевших место в прошлом (о чем недвусмысленно говорит ст.431.2 ГК), в то время как обязательства по возмещению потерь нацелены на покрытие потерь от возникновения тех или иных обстоятельств в будущем (что прямо следует из п.1 ст.406.1 ГК). В большинстве случаев это позволяет без труда отличить заверения от условия о возмещении потерь.

Но в ряде случаев граница между двумя этими условиям может быть достаточно тонкой. Например, сторона дает заверения в отношении того, что сделка не является крупной, то есть заверяет о тех или иных фактических обстоятельствах. Но фактические потери могут возникнуть в случае, если такая сделка будет оспорена, а это уже некое будущее обстоятельство. Если бы возникновение таких потерь в результате оспаривания сделки было бы предопреденным следствием ложности заверений об отсутствии крупного характера сделки, то мы бы имели чистое заверение и ответственность за его ложность. Но в данном случае возникновение у контрагента убытков обуславливается не только тем фактом, что он заключил договор, положившись на ложные заверения, но и тем, что такой договор будет в принципе оспорен в течение срока давности. Ведь он вполне мог быть и не оспорен. Оспаривание договора есть в чистом виде то будущее обстоятельство, риск возникновения которого может быть предметом соглашения о возмещения потерь по ст.406.1 ГК.

Иначе говоря, в своем чистом виде заверения об имеющих место фактических обстоятельствах и условия о возмещении потерь, возникающих в связи с наступлением в будущем определенных обстоятельств, различаются принципиально. Но в некоторых случаях происходит наложение двух этих конструкций. В таких ситуациях, как нам кажется, можно говорить об одновременном применении двух указанных статей. В ст.431.2 и ст.406.1 нет каких-то несовместимых положений, которые могли бы вызвать серьезные проблемы при таком наложении.

Что касается независимости условия о возмещении потерь, следует заметить следующее. Положение п.3 ст.406.1 ГК является достаточно неожиданным. В редакции, принятой в первом чтении, этой нормы о том, что обязательство по возмещению потерь не зависит от действительности и заключенности основного договора, не было. Очевидно, что норма превращает обязательство по возмещению потерь в еще одно (наряду с третейской оговоркой, оговоркой о применимом праве, договорными заверениями о действительности договора и т.п.) независимое условие договора и отрывает его действительность от судьбы того договора, из которого возникают возмещаемые потери.

Оправдано ли такое решение? Независимость договорных заверений, как мы показали выше, решение вполне разумное, как минимум, в тех случаях, когда заверения касаются судьбы самого договора и даются в отношении его действительности. Что же до условий о возмещении потерь, то нам кажется, что здесь логично применять тот же подход. В тех случаях, когда условие о возмещении потерь «страховало» риск оспаривания договора и было нацелено на покрытие убытков, возникающих в связи с аннулированием договора, независимость условия о возмещения потерь от действительности договора вполне логична. В остальных случаях в этом нет особой логики. Соответственно, с учетом этих замечаний и стоит толковать положения п.3 ст.406.1 ГК.

В настоящий момент имеющийся Пленум не разрешает теоретических дискуссий по поводу природу заверения об обстоятельствах. В принципе можно констатировать то, что, исходя из сегодняшней нормативно-правовой базы и правоприменительной практики сложно выделить монолитное и безапелляционное мнение относительно правовой природы заверения об обстоятельствах. Тем не менее нам представляется предпочтительным подход А. Г. Карапетова о двойственном характере исследуемого института при превалировании положения о сдельном характере заверения об обстоятельствах.

1. Постановление Пленума Верховного суда РФ от 25.12.2018 № 49 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации о заключении и толковании договора» // Российская газета, № 4, 11.01.2019.
2. Карапетов, А. Г. Заверения об обстоятельствах и условия о возмещении потерь в новой редакции ГК РФ // Закон. 2015. № 6. С. 49.
3. Томсинов, А. В. Заверения об обстоятельствах и возмещение потерь в российском праве в сравнении с representations, warranties и indemnity в праве Англии и США // СПС «КонсультантПлюс».
4. Харитонова, Ю. С. Заверения об обстоятельствах в Российской предпринимательской практике / Ю. С. Харитонова // Справочная правовая система «КонсультантПлюс».
5. Хохлов, В. А. Юридически значимые заверения в гражданском праве России / В. А. Хохлов // Журнал российского права. 2016. № 2. С. 66.