Юрий Поликарпович Кузнецов (1941 – 2003) – один из самых неоднозначно оцениваемых поэтов XX века. Его творчество всегда вызывало споры и среди критиков, и среди обычных читателей. У последних это связано, скорее всего, с тем, что лирика Ю.П. Кузнецова сложна для восприятия и интерпретации из-за ее наделенности глубокомысленным художественным языком и масштабных целей некоторых мотивов, которые хочет охватить автор.
У Юрия Поликарповича после 80-х годов критиками и исследователями отмечается два главных, сквозных мотива, проходящих через всю его лирику, особенно часто это проявляется в последние годы творчества. Первый из них – религиозный, в основном, направленный на поиск Бога во вселенной, в мире и в самом человеке, а второй – это устой внешнего мира и его социально-политическая организация. Именно Москва и стала в некотором роде центральным образом, который смог вобрать в себя оба мотива сразу. Во-первых, потому что Москва – это город со своим социальным и политическим устройством, а во-вторых, она является центром России, а значит, и религиозным центром тоже.
Прежде чем перейти к интерпретации города Москва в лирике Юрия Кузнецова, необходимо в полной мере обозначить два термина: концепт и образ. Попытки соотнести или разграничить эти понятия ведутся до сих пор. И до сих пор ученые не пришли к единому мнению на этот счет. В некоторых исследованиях все же встречается использование термина «концепт» как синоним образа, что является не совсем верным. Также, существует теория, что образ всегда вытекает из концепта. Например, Ж.Н. Маслова в своей диссертации пишет следующее: «В литературоведении художественный образ представлен как ментально-языковой термин, в рамках когнитивной поэтики его следует рассматривать как один из вариантов представления художественного (поэтического) концепта в языке художественного поэтического текста» [2, с. 88]. И.А. Тарасова в своей монографии «Когнитивная поэтика: предмет, терминология, методы» придерживается подобной точки зрения и говорит, что «концепт – инвариантен. Как конструкт, он допускает обобщение смыслов, связанных в художественном произведении с разными словесными оболочками – средствами репрезентации концепта (ключевыми словами, синонимическими рядами, ассоциативно-смысловыми полями, другими парадигматическими группировками лексики)» [4, с. 59]. Другими словами, концепт – это та логическая часть анализа, включающая в себя «множество сем, которые реализуются в конкретной ситуации или определенном тексте и имеют надличностную природу» [1, с. 87]. Образ – это интуитивная часть анализа, основанная на символах и мифопоэтике. Именно поэтому образ может трактоваться у каждого человека по-разному, в силу того, что анализ в данном случае идет на бессознательном уровне, отталкиваясь от мироощущения исследователя.
Москва в лирике Юрия Кузнецова одновременно является и образом, и концептом, поскольку вбирает в себя и обычную, «бытовую» характеристику типового города, и мифопоэтическую. Даже в книге «Славянская мифология. Энциклопедический словарь» дано следующее определение: «Град – это не просто сосредоточие прочных домов, но также центр религиозного и гражданского порядка, окруженный многообразными защитными стенами. <…> Символ матери и символ женского начала вообще, обволакивающей и защитной материнской силы. С незапамятных времен - образ совершенной целостности, вечного существования, подобно небесному Иерусалиму, олицетворяющему небеса во всей их полноте, неуязвимость перед посягательствами времени. Город как женщина, даёт приют своим обитателям, как если бы они были ее детьми» [3, с. 114]. Нечто подобное, как «центр религиозного и гражданского порядка», как раз и прослеживается в образе Москвы в лирике Ю.П. Кузнецова. Хотя в раннем творчестве она ассоциировалась у него как город, развращающий молодых людей, которые, уехав в столицу, домой уже не вернутся по тем или иным причинам. Подтверждение этому можно увидеть в поэме «Дом» (1973 г.):
Недолго младший сын гадал,
Раздался свист друзей,
Уехал и в Москве пропал
По глупости своей.
Была ль причиной дама пик,
Иль крепкое вино,
Или свалившийся кирпич –
Теперь уж всё равно.
Неоднократно, в стихах Юрия Поликарповича образ Москвы переплетается с символом огня. Например, в стихотворении «Еще не вышли сроки…» образ охваченной огнем столицы читается как страшное предзнаменование не только для города, но и для всего мира:
В который раз горит Москва,
Слова любви жестоки.
Как баба, Русь щипком жива...
Ещё не вышли сроки.
От вечной книги дым валит,
В ней выгорают строки.
Мир покосился, но стоит...
Ещё не вышли сроки.
Как известно, огонь является символом очищения, что в данном случае может говорить о том, что Москва (да и вся Россия в целом), погрязла грехах, погрузилась во тьму. Но также огонь несет в себе символику переворота, войны и конца Света, что более близко интерпретирует происходящее в стихотворении, потому что кроме перечисленных образов, здесь еще присутствует образ вечной книги, под которой подразумевается Библия. То, что от нее валит дым и выгорают строки, означает конец человечества, не только физический, но и духовный. Строки «Еще не вышли сроки» говорят о том, что весь мир находится в шатком положении, но когда-нибудь он все-таки рухнет окончательно. На это указывает наречие «еще» в значении «пока».
В то же время, кроме негативного восприятия столичной жизни и предреканий России и миру неизбежной кончины, Ю.П. кузнецов все-таки верит в то, что Москва является святым местом:
На ветвях ликовало вселенское зло:
– Наше царство пришло! Наше царство пришло!
Одна тяжкая ветвь обломилась и с криком
Полетела по ветру в просторе великом,
В стольный город на площадь её принесло:
– Наше царство пришло! Наше царство пришло!
Стольный город – это столичный город, столица, куда в стихотворении «Видение» устремилось вселенское зло – бесы. Казалась бы, место, куда повально направилось зло, никак не может быть святым. Но нужно помнить, что именно святыня всегда становится предметом вожделения для темных сил.
Двойственную трактовку образа Москвы также можно увидеть в стихотворении «К Москве» (1986 г.):
Твои воды одеты в гранит,
Поезда бороздят твое лоно.
И зловещие тайны хранит
Пятикнижье стекла и бетона.
Твою душу никто не спасет,
Не гляди на заморские страны.
До твоих непоклонных высот
Доползли мировые туманы.
Ты не веришь сыновьим слезам,
Но готова на крестные муки,
Простирая к врагам, как к друзьям,
Пятикрылые долгие руки.
Здесь Москва напрямую не называется, но указание именно на нее содержится не только в самом названии, но и в непрямых отсылках, которые доказывают, что Москва в лирике Юрия Кузнецова является еще и концептом. Одна из таких отсылок – это пятикнижье, которое в данном случае является символом и метафорой одновременно. О символе можно говорить в том случае, если вспомнить, что Пятикнижие – это первые пять книг еврейской Библии, которые записал пророк Моисей. Метафора же данного слова заключается в том, что на Новом Арбате стоит длинное здание в виде четырех книг. После переворота 1917 года архитекторы принесли на одобрение в ЦК КПСС проект нового здания в виде пяти открытых книг. Но ввиду того, что председатель увидел в этом прямое религиозное значение, решено было все-таки построить здание, состоящие из «стекла и бетона», но в виде четырех книг. Пятое же здание, тоже в виде открытой книги, находится в конце Нового Арбата. Кроме того, Юрий Кузнецов указывает на противоречивость Москвы: она не верит «сыновьим слезам», но к врагам «простилает руки». Причем не просто руки, а «пятикрылые», что напоминает ангельские чины, где высший из них изображается шестикрылым. О святости Москвы так же говорит строка «Но готова на крестные муки». Другими словами, она готова самоотверженно принести себя в жертву ради врага, то есть дать ему прощение.
Таким образом, Юрий Кузнецов в своей лирике не разграничивает Москву и Россию, а наоборот, соединяет их в единое целое, воплощающее в себя амбивалентность автора: с одной стороны, он предрекает ей неизбежную кончину, а с другой – искренне уверен в ее святости.
