Актуальность представленной темы обосновывается тем, что состав преступления является одним из основных понятий уголовного права. Более того, проблема понятия и структуры состава преступления, а также вопросов юридической квалификации содеянного на протяжении десятилетий являются наиболее дискуссионными.
Состав преступления – это нормативно установленное описание действий или бездействий, которые при определенных обстоятельствах их совершения признаются преступными. Состав преступления обычно состоит из объективной и субъективной сторон. Объективная сторона включает в себя внешние признаки преступного деяния – действия или бездействие, а субъективная сторона отражает психическое состояние преступника, его намерения и цели.
Соотношение понятий «преступление» и «состав преступления» регламентируется уголовным законодательством Российской Федерации. Уголовный кодекс РФ определяет различные категории преступлений, их составы и меры ответственности. В зависимости от характера и последствий совершенного деяния, преступления могут быть классифицированы как уголовные или административные, тяжкие или малозначимые.
Действующее уголовное законодательство, опираясь на понятие состава преступления в статье 8 УК РФ, не раскрывает его содержание. В связи с этим, целесообразно ознакомиться с различными подходами российской уголовно-правовой доктрины к решению указанных проблем и выявить наиболее существенные спорные моменты.
Традиционно под составом преступления понималась система (совокупность) признаков общественно опасного деяния, позволяющая квалифицировать последнее как собственно преступление [8, с. 59]. Дополняя в отдельных аспектах либо подробнее разворачивая указанную дефиницию в целом, отечественные (в частности, советские) правоведы сходились именно в таком понимании данного уголовно-правового явления [1, 2].
Однако активное развитие отечественной доктрины поспособствовало некоторому переосмыслению правовой природы состава преступления, и отдельные авторы начали подвергать конвенциональное понимание его содержания вполне обоснованной критике. Так, например, А.В. Иванчин, не разделяя общепринятого понимания состава преступления как системы признаков, прямо закрепленных в УК РФ и имеющих значение для адекватной уголовно-правовой квалификации конкретного деяния, справедливо указывал на ряд проблем, связанных с подобным подходом. В частности, автор указывал на явное противоречие, возникающее при попытке совместить в рамках одной юридико-правовой категории некую обобщенную абстрактную модель и признаки конкретного деяния, совершенного в объективной действительности [6, с. 247-250]. Кроме того, А.В. Иванчин критиковал такой подход к пониманию состава преступления и с формально-технической позиции: он полагал, что оно ввиду слишком абстрактного характера не позволяет должным образом отграничить данную уголовно-правовую категорию от иных предметов.
Можно сказать, что, в целом, в литературе уголовного права идея А.Н. Трайнина и его аргументы поддерживается большинством ученых, и его позиция очень близка к нормативной (нормативистской) теории, ведущей своё начало с 1950-ых годов и заключающейся в рассматривании состава преступления как совокупность предусмотренных уголовным законом объективных и субъективных признаков, характеризующих общественно-опасное деяние как преступление [6, с. 81]. К.Ф. Блувштейн., А.В. Добрынин [2, с. 79] предостерегают от беспрекословного принятия парадигм, если исследователь воспринимает всем известную парадигму как нечто само собой разумеющееся, то он может прийти к ошибочным выводам, ведь, взглянув на историю человечества, можно с уверенностью сказать о правильности теории «смена парадигм» Т.Куна. Иными словами, некоторые, казалось бы, самые очевидные и доказанные теории были оспорены либо же в них были найдены не устраняемые пробелы. Именно поэтому необходимо ознакомиться с разными мнениями о соотношении понятий преступления и состава преступления, а затем делать собственные выводы, что и было проделано при написании данной работы.
Весьма интересной является теория советского исследователя И.Я. Гонтаря. Он начинает с того, что если мы считаем преступление юридическим фактом уголовного правоотношения, то состав преступления не может быть основанием уголовной ответственности.
Говоря всё же о соотношении понятий преступления и состав преступления через призму теории И.Я. Гонтаря, стоит отметить, что в его понимании сущность преступления заключается не в общественно-опасном деянии, а именно в соответствии с признаками, описанным в уголовном праве, квалифицирующих деяние как преступление, именно поэтому исследователь говорит, что понятия преступления и состав преступления тождественны, так как они являются выражением одной и той же реальности. Но, на мой взгляд, в его работе существуют некоторые противоречия, ведь далее И.Я. Гонтарь утверждает, что преступление – это общественно-опасное деяние, а состав преступления, по сути, является материальным выражением признаков преступления, и, тем самым, он, главным образом, соглашается с господствующей теорией в уголовном праве о соотношении данных понятий.
Так, проанализировав специфику генезиса понятия состава преступления в отечественном уголовном праве и рассмотрев различные подходы к его определению. К.Д. Николаев настаивает на собственной дефиниции, которая мало чем отличается от традиционной, знакомой еще советской уголовно-правовой доктрине: «состав преступления - это совокупность закрепленных в уголовном законе объективных и субъективных признаков, характеризующих содержание необходимых и достаточных элементов, позволяющая дать уголовно-правовую оценку совершенному деянию» [5].
С другой стороны, некоторые авторы, в частности В.И. Морозов и С.Г. Лосев, полагают целесообразным делать акцент на внутренней дифференциации содержания состава преступления и понимать его в двух аспектах: «в настоящее время термином «состав преступления» определяются два разнородных явления:
- система изложенных в уголовном законе признаков общественно опасного деяния, запрещенного под угрозой наказания;
- совокупность юридически значимых признаков преступного деяния, характеризующих конкретное преступление, которые являются фактическим основанием для квалификации преступления, а также определения видов и размеров конкретного наказания» [4].
Наши наблюдения показывают, что особенности конструкции ч. 1 ст. 238 УК РФ сотрудники правоохранительных органов нередко использовали для создания картины благополучной служебной статистики. Например, они возбуждали уголовные дела. Ограничиваясь констатацией отсутствия в учебном автомобиле огнетушителя или устанавливая разницу между числом пассажиров на прогулочном маломерном судне и количеством спасательных кругов и т.п. Причём, соображения реальной опасности таких деяний оставались за пределами внимания правоохранителей.
25 июня 2019 г. Верховный Суд РФ принял постановление № 18 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьей 238 Уголовного кодекса Российской Федерации». В п. 2 постановления Верховный Суд РФ высказал ожидаемое и необходимое положение, касающееся как толкования положений ст. 238 УК РФ, ровно как и преступления вообще. Так, по смыслу закона уголовная ответственность по ч. 1 или по п.п. «а», «б» ч. 2 ст. 238 УК РФ наступает при условии, что опасность товаров, продукции, работ или услуг для жизни или здоровья человека является реальной [3].
Размышления над акцентами, расставленными Верховным Судом РФ в обсуждаемой ситуации, приводят авторов настоящей статьи к мысли о том, что в целом тавтологичное дополнение, на которое пошел высший судебный орган страны (реальная общественная опасность) – вынужденная мера – «попытка докричаться» до правоприменителей о том, что общественная опасность несёт в себе существенный вред или угрозу причинения вреда правоохраняемым интересам, а не сводится к противоправности деяния - самостоятельному признаку преступления.
Важные положения, необходимые для толкования нормы о незначительном преступлении (ч. 2 ст. 14 УК РФ), сформулированы в определениях Верховного Суда РФ [1, ст. 7] и Конституционного Суда РФ. В последнем указывается: «Указанная норма позволяет разграничить преступления от других правонарушений и ориентирована на реализацию принципа справедливости, в соответствии с которым наказание и другие уголовно-правовые меры, применяемые к лицу, совершившему преступление, должны быть справедливыми и соответствовать характеру и общественной опасности преступления, обстоятельствам совершения и виновности лица (ч. 1 ст. 6 УК РФ). Это обеспечивает адекватную оценку судебными органами степени общественной опасности преступления, зависящую от конкретных обстоятельств содеянного» [4]. Конституционный Суд РФ также признает такие обстоятельства, как размер ущерба и тяжесть наступивших последствий, степень реализации преступного намерения, способ совершения преступления, роль обвиняемого в соучастии, наличие обстоятельств, которые приводят к более строгому наказанию в соответствии со статьями Особенной части УК РФ, а также значение для потерпевшего объекта преступления [4].
В связи с этим, кажется необходимым более решительное использование рекомендаций Верховного Суда РФ и Конституционного Суда РФ в судебно-следственной практике для определения критериев незначительности преступления.
Недооценка значимости общественной опасности как основного признака преступления не ограничивается рассмотрением уголовных дел о преступлениях против собственности или преступлениях, предусмотренных ст. 138.1 и 238 УК РФ. Еще одной областью напряженности является практика применения статей УК РФ, определяющих ответственность за нарушение антипандемического законодательства. Например, федеральным законом от 01.04.2020 г. № 100-ФЗ были внесены поправки в УК РФ, в том числе статьи 207.1 и 207.2, а также изменена редакция статьи 236.
Также был принят федеральный закон № 99-ФЗ, вносящий изменения в КоАП РФ. Этим законом были введены новые части в статьи 6.3 и 13.15 КоАП РФ, а также новая норма (статья 20.6.1), предусматривающая административную ответственность за невыполнение правил поведения в чрезвычайной ситуации или угрозе ее возникновения.
Ясно, что такое узкое поле регулирования законом приводит к многим изменениям, затрагивающим разные области права. Однако надежды на улучшение пока не оправдались, и СМИ уже сообщают о сомнительных приговорах. Например, журнал «Российская газета» от 24.11.2020 г. описывает случай осуждения автора видеоролика о том, что коронавирусу подвержены только лица еврейской нации, на основании статьи 207.1 УК РФ [11].
Исследование теории и практики понимания преступления и его признаков позволяет сделать следующие выводы и предложения.
- Неотъемлемым признаком преступления является общественная опасность деяния.
- Нормы, которые не являются выраженными в общественной опасности (чаще всего они предусматривают формальные составы преступлений), часто становятся основанием для незаконного привлечения граждан к уголовной ответственности.
- Игнорирование общественной опасности как обязательного признака преступления по материальному составу все еще является распространенным явлением, которое приводит к незаконным осуждениям граждан. Это происходит, когда общественная опасность деяния при его оценке замещается неправомерностью, невольно или сознательно.
- Общая позитивная тенденция развития современного уголовного права России и позиции Верховного Суда РФ укрепляет практическую реализацию принципов законности и справедливости.
Таким образом, рассмотрев столь теоретический вопрос о соотношении преступления и состава преступления, на основании статей УК РФ. говорящих о том, что наличие всех признаков состава преступления в деянии является основанием уголовной ответственности [1, ст. 29], а преступление является оконченным, только если все признаки состава содержатся в деянии, совершенным лицом, и анализа основных трудов по указанной теме, мною был сделан вывод о том, что данные понятия соотносятся как явление и законодательная структура признаков, благодаря которым можно определить является ли совершенное лицом деяние преступлением. Иными словами, преступление – это общественно-опасное деяние, в то время как состав - его материальное выражение, установленное в законе.
