О комплексном анализе берестяных грамот №21 и №288

Академик В. Л. Янин (1929–2020) в своей книге «Берестяная почта столетий» (1979) [8] отмечает:

«Или грамота № 288, написанная в XIV в.:

«…хаму 3 локти…золотнике зеленого шолку, другии церлеяного, третий зеленого жолтого, золотник белил на белку, мыла на белку бургалского, а на другую белику…»

Хотя в письме нет ни начала, ни конца, можно с уверенностью говорить, что это запись и расчет заказа какого-то вышивальщика или вышивальщицы.

Полотно – по-древнерусски «хам» – нужно было выбелить бургальским (т. е. городским) мылом и белилами и расшить разноцветными шелками – зеленым, красным и желто-зеленым».

Следует пояснить, что число «3» в грамоте обозначено буквой «Г» и четырьмя точками по её контору. Фактически, если посмотреть на фото (рис. 1), то мы видим пять точек, с левой стороны от знака две рядом стоящих точки. Плюс к этому, в правом верхнем углу знака непонятный крестик.

Рис. 1. Число «3»

В древнеславянском языке число три действительно обозначалось буквой «Г», но писанной под титлом /1/. Но нигде, и никогда вместо титла не использовали набор из четырёх точек (рис. 2).

Рис. 2. Древнеславянское написание цифр

Этот приём встречается исключительно в берестяных грамотах, хотя в упрощенном виде, титло могло иметь просто прямую черту над соответствующей буквой, или полностью отсутствовать. Иногда цифра обозначалась просто буквой без дополнительных знаков точек и титла, но никогда цифровую букву не выделяли четырьмя точками, тем более при беглом письме.

Если максимально увеличить знак, обозначающий число три в этой грамоте, то можно увидеть (рис. 1), что автор послания сначала хотел написать букву «П», что в этом случае обозначало бы число 80. Т. е. речь идёт либо о трёх локтях шёлка, либо о 80.

Согласно «Торговой книге» XVI века локоть равнялся 47,4 см /2/. Соответственно три локтя – 1,42 м, 80 локтей – 38 м. Трудно представить причину, из-за которой автор грамоты сделал такую описку /3/.

Если же предположить, что грамоту писал не средневековый новгородец, а наш современник, то эта ошибка понятна. Он хотел написать пять локтей (2,4 м), что, к слову сказать, более подходит к потребительскому размеру, но уже когда завершал выцарапывать первую букву этого слова, понял свою оплошность, цифры тогда писали не словами, а обозначались отдельными буквами. Пять обозначалось буквой «Е». Почти законченную букву «П» исправить на «Е» никак нельзя, но зато можно было исправить на букву «Г». Поэтому, он как мог, загладил лишнюю черту в букве «П», и с ещё большим нажимом прописал букву «Г». Для того чтобы усилить эффект, что изначально писалась цифра, а не буква, автор текста стал наносить точки вокруг знака, но незнание основ средневековой каллиграфии его подвело. Значение пять, которое было в черновике, сыграло с ним злую шутку, и он вместо двух точек и титла, как это было принято в средневековой каллиграфии, наносит пять точек без титла, так как первоначальное «пять» зацепилось у него в подсознании по Фрейду. В этом случае приято говорить: на воре шапка горит.

Поскольку ни одна берестяная грамота никого физико-химического анализа, в том числе и оптико-графического, не проходила, то эта оплошность автора грамоты до настоящего времени оставалась не замеченной (или сознательно не замечаемой).

Но на этом, лексические проблемы этой грамоты не заканчиваются.

В. Л. Янин пишет: «Полотно – по-древнерусски «хам».

А. А. Зализняк, уточняя перевод этой грамоты, отмечал:

«Слово «хамъ» – «полотно» в других источниках в самостоятельном виде не отмечено; были известны лишь его производные» [3, с. 541].

Под производными этого слова, очевидно, имеется в виду сообщение В. Даля в его толковом словаре:

«Хамовник стар. ткач, полотнянщик, скатертник, откуда и название части города в Москве, Хамовники.»

Иными словами, термин «хамовник» Даль связывает не со словом «хам» в смысле «полотно», а с названием района Москвы.

В словаре А. Х. Востокова «Опыт областного великорусского языка» (1852) можно встретить такие слова с корнем «хам»:

Хамка – собака, особливо, та, которой пугают детей.

Хамовить – скитаться без приюта, ходить по миру.

Хамойка – пучок мочала для мытья полов, посуды.

Хам – крепостной человек (из хама не будет пана).

В своей книге «История слов» (1994), опубликованной после его смерти, академик В. В. Виноградов (1895–1969) отмечает:

«...в начале 40-х годов (XIX века) употребление слова хам еще не было вполне устойчивым. Грот, прочитав это слово в письме к нему П. А. Плетнева, спрашивает своего корреспондента: «Вы употребили слово хам; что оно значит?» (Переписка Я. К. Грота (1812–1893) с П. А. Плетневым (1792–1866). 1896, т. 1, с. 226) /4/. Плетнев отвечает: «Слово хам есть техническое и соответствует в моем употреблении слову пошлый или, как говорится в свете, unhomme tout fait ordinaire» (там же, с. 231) /5/.

К крепостному слуге: «Не дотрагивайся до меня, хам! – сказал мнимопьяный и поспешно встал на ноги» (Рассказ Порф. Байского «Юродивый» // Сев. цветы, 1827, с. 164).»

Как отмечает в своём словаре В. Даль, в Смоленске было в употреблении слово «хамойка» в смысле судомойка, вихоть, пучок мочала.

Вихоть – судомойка, пучочек соломы, сенца, всего чаще мочала, щипаная мочалка для мытья посуды, полов; стирок.

В указанных Далем смысловых значениях, слово «хамойка» подтверждает его происхождения от понятия «простолюдинка». При этом следует иметь в виду, что до 1514 г. Смоленск находился в управлении Великого княжества литовского в составе которого была и Речь Посполитая.

В документообороте понятие «хамовное дело» впервые встречается в 1640 г. в челобитной властей Тверской Константиновской хамовной слободы о возврате из Москвы хамовника Якова Наумова.

До XV века для обозначения понятия «полотно» и «ткань» использовался термин «опона». Ремесленник, который занимался производством опон, именовался «опоньникъ». С XV века в речевой оборот начинает входить новый термин в значении «полотно» - «тканье», соответственно, его изготовители «ткач» или «ткачиха» именовались – «ткалец», «ткалица», «ткалий», ткалия».

Польская интервенция 1609 года принесла в русский речевой оборот слово «хам» в понятии - человек низкого социально происхождения. Ткачеством в это время занимались женщины, которых уже русские бояре и торговые люди на польский манер стали называть «хамойками». Такими образом, за ткачихами, и членами их семей закрепилось название «хамовники». Так «опонники» превратились в «хамовников». По мере развития ткачества, это понятие перешло на «опонное дело», которое превратилось в «хамовное дело».

В 1612 году, после освобождения Москвы от поляков, при Дворе была образована государева хамовная служба, которая находилась в ведении царицы, и отвечала за хозяйственное обеспечения Двора, в том числе и необходимым тканным материалом. В дальнейшем в Кадашёвской слободе на Хамовном государевом дворе в 1658–1661 годах была выстроена первая на Руси ткацкая мануфактура, которая и дала название всем остальным хамовным производствам, в том числе и в Хамовниках. О том что, в XVII веке термины «ткачество» и «хамовное дело» не были тождественны указывают нам «Акты Кодашевской слободы», где под 1660 г., в частности, записано:

«Государь… пожаловал иноземцев поляков… велел им быть в Кодвшеве у своего государева ткаленного полотенного дела в Хамовниках…» [7].

Таким образом, мы видим, что в середине XVII века «ткаленное дело» ещё не ассоциируется в официальном документообороте с «хамовным делом». В связи с этим, следует признать, что Хамовная слобода, это было обозначение хозяйственной слободы обслуживающей Государев двор, в том числе тут находилось и тканое производство для дворцовых нужд, поэтому в 1640 г. тверичи разыскивали служащего хамовной слободы (дворцовой прислуги) воеводы князя Сеитова И.Т. в связи с розыском сбежавших тягловых посадских людей, а не именно ткача этой слободы, он мог исполнять и любую иную работу дворцовой службы.

Таким образом, слово «хам» никогда не означало слово «полотно», и, следовательно, не могло быть использовано в XIV веке в этом значении. Вместо него должно было быть использовано слово «опона», но создатели грамоты этого не знали (или наоборот, очень хорошо знали научный уровень своих кураторов). Не знали этого и советские академики, которые признали эту грамоту аутентичной.

Другим неологизмом этой грамоты является слово «боургалскога». А. В. Арциховский, при описании этой грамоты, не нашёл эквивалентный перевод этого слова, исключив при этом версию «булгарского мыла», предложенную французским профессором Р. Трионфом, так как по данным историографии Казани первые мыловарни появляются там только в XVII в. [1].

Но признак фальсификации грамоты № 288 мы видим не только в употреблении не естественного для XIV века слова «хам», и в неологизме «боургалскога», но и в миниатюрном, 2/5 от знака цифры 3, сложного рисунка, который находится под чертой его изображения, т.е. он был нанесён на бересту до того как на ней начертали грамоту. На рисунке 3 представлена увеличенная прорисовка этого изображения.

Рис. 3. Знак на грамоте № 288

Характер рисунка, и точность его исполнения недвусмысленно указывают на то, что он не мог быть изготовлен в XIV в., учитывая его неестественно маленький размер (1,6 Х 3,2 мм) и графический образ, соответствующий современному чертежу. Но знак этот, реально существует на экспонате музея, который выдают за аутентичный артефакт XIV века. Нельзя исключать версию о том, что ошибка в написании цифры 3 не случайна, а сформирована, как акцент читателя грамоты именно на этот неестественный знак под ней, на который, по иронии судьбы, так никто внимание и не обратил до настоящего времени.

Далее, там же, В. Л. Янин пишет:

«В грамоте № 21, написанной в начале, заказчик обращается к мастерице: «…озцинку выткала, и ты ко мне пришли, а не угодице с ким прислать, и ты у себе избели».

Автор грамоты получил уведомление, что холсты – «озцинка» – для него вытканы, и просит прислать их ему. А если прислать не с кем, то пусть ткачиха эти холсты выбелит сама и ждет дальнейших распоряжений.»

Следует отметить, что Янин неправильно воспроизводит слово «озцинка», в действительности, в самой грамоте, оно написано, как «уозчинка» (рис. 4).

Рис. 4. Слово «оузчинка» в грамоте № 21

Если бы эта грамота была работой ребёнка обучающегося письму, на ошибку в написании первой буквы можно было бы не обращать внимание, но в грамоте идет речь о деловых отношениях, поручении, и автор, явно не первый раз отправляет по назначению подобные указания, следовательно, он давно уже овладел письмом, и соответственно должен был к этому времени выработать навык беглого письма, без постоянной оглядки на алфавит.

Рис. 5. Написание буквы у

Дело в том, что первая буква в этом слове пишется как «оу» (рис. 5), и человек, который уже давно пользуется письмом, не мог написать её в зеркальном отображении, точно так же как современный человек не сможет бегло написать буквы «к», «р», «ю», «ы» и др. зеркально (справа налево).

Но это ещё полбеды. Беда этой грамоты в том, что слова «оузчинка» нет ни в одном словаре, ни в старославянском, ни в классическом XIX века, ни в современном. То есть, оно вообще никогда и никем не использовалось, а существует только в одном экземпляре на этой грамоте, и, таким образом, является неологизмом, изобретенным специально для этого текста.

Специалисты, комментирующие эту грамоту, переводят это слово как «узкое полотно», причём Зализняк приводит это слово в написании: «Узчинка» [3, с. 651], пропуская букву «о».

В этом смысле примечательно слово «портяница» в словаре В. Даля – кусок, отрезанная часть его, особо на портянки, во множественном числе – обертки, онучи, подвертки под обувь, по 1 1/2 аршина на ногу (1,07 м), которое ассоциируется как раз с узким полотном. Если бы в тексте было использовано это слово, то даже при его отсутствии в старославянских словарях, его ещё можно было бы привязать к средневековью, как вариант не литературного говора, но мастер, создававший грамоту, его не использовал, хотя не мог не знать о нём.

Это намеренное пренебрежение реально используемым словом в речевом обороте XIX века, указывает на то, что создатель грамоты намеренно вводил в заблуждение своих заказчиков, пользуясь их невежеством. То, что на это, не только не обратил внимание, но и закрепил это слово в средневековом речевом обороте, академик Зализняк, указывает на его ангажированность в этом вопросе.

Следующее слово – «выткала» (рис. 6).

Рис. 6. Прорисовка текста грамоты № 21

Это слово также не употреблялось в средневековье, впервые оно появляется в обиходной речи в XVII в. В средневековье для обозначения этого понятия использовали слово «истькати» – выткать, соткать, которое по нормам средневековой лексики в причастии настоящего времени женского рода приобретало вид «истькала». Тогда глагол «вытькати», должен был иметь форму «вытькала». Таким образом, в грамоте употреблено слово, которое не использовалось в средневековье, и даже этот неологизм записан с ошибкой.

Следующая фраза – «итыкомне» – «и ты ко мне». Эта фраза выписана практически правильно, кроме ошибки в слове «мне», по нормам того времени должно быть «мьне». Ошибка малосущественная, но в совокупности с другими орфографическими ошибками, выдаёт в авторе малограмотного человека, который вряд ли мог писать много и размашисто, это скорее письмо человека, только-только осваивавшего письменную речь, и соответственно писать он должен был с осторожностью, так как для него это дело непривычное. Таким образом, мы ещё раз убеждаемся в противоречии подчерка и орфографических навыков автора текста.

Следующее слово – «пришли». Как и следовало ожидать, такого слова в средние века не использовалось. В этом случае должны были воспользоваться либо словом «присетьти», либо «присълати», которые в императиве должны писаться как «присетеаши» или «присълеаши».

Следующая фраза – «анеугодице» – «а не угодице». Союз и частица отрицания записаны верно, но вот слово «угодице» вызывает обоснованное сомнение.

«Оугодица» – это существительное женского рода, можно рассматривать как производное от глагола несовершенного вида «оугодие» – исполнять, выполнять и пр. [4, с.38] Для обозначения действия выполнения чьего-либо желания применялся уже глагол совершенного вида «оугодити», которое в использованном речевом обороте должно было иметь вид «оугодиже», но никак не «угодице». В переводе это должно было звучать так: «а не получится».

Окончание -ся созвучно с древнеславянским окончанием -ца, с той лишь разницей, что современное -ся это глагольное окончание, а древнерусское -ца – существительного. Очевидно, на это и рассчитывал создатель грамоты, записывая известный глагол в форме существительного, усиливая эффект ошибки неправильным написанием «оукъа», «у» вместо «оу». При этом нельзя исключать и намеренную подмену глифа «ж» (не угодиже) на глиф «ц» (не угодице), которая изменила содержание слова с глагола на существительное [4]. С учётом искажения «оукъа» с «оу» на «у» это выглядит более правдоподобно.

Следующая фраза – «скымъ» – «с кем». Слово «кымъ» вероятно является трансформацией слова «кзмъ» (козмъ – Козьмой) /6/. Поскольку глиф буквы «зело» автором текста был испорчен, Янин опознал его как глиф буквы «ы» (ёры). Если, предположить, что испорченный глиф, действительно обозначал производное от слова «кто» в творительном падеже, то оно в этом случае, по нормам старославянской лексики, должно было быть записано как «цемь».

Следующее слово – «прислать».

«Присълати», было малоупотребительным словом в средневековье, которое употреблялось исключительно, как литературный стиль. В речевом обороте вместо него могло быть употреблено слово «дати» в значении «принести», возможно использовать как эквивалент современного слова «прислать». В любом случае «прислать», это современная форма средневекового «присълати», которое в третьем лице должно было быть записано как «присълатъ».

Следующая фраза – «итыусебя» – «и ты у себя». Глиф «у» в средневековье не мог использоваться вместо «оу». То, что такие казусы встречаются в ряде рукописей, связано с их перепью после 1710 г. когда графема «оукъ» вышла из употребления и была заменена глифом «у». Там, где переписи проводились скрупулёзно, таких казусов не встречается. С местоимением «себя», как всегда, в этой грамоте проблема, оно ни в одном падеже не имеет окончание «я». Исключение составляет форма «ся» в винительном падеже. В родительном падеже слово «себе» должно было быть записано как «себе» или «си» [2, с. 132]. Фраза «и ты у себя» естественна для XX века, но совершенно невозможна в XV в., где она звучала как «и ты у себе». В просторечье эту фразу и сегодня ещё можно услышать.

Следующее слово – «избели». В то время в этом значении употребляли слово «белити», которое в императиве могло было быть записано как «побелиаши» /7/.

Таким образом, лингвистический анализ текста грамоты позволяет сделать вывод, что его не мог написать новгородец XV века, тем более, если он, к этому времени, судя по подчерку, уже уверенно писал без оглядки на алфавит и грамматику.

Из 9 использованных в грамоте слов, пять не употреблялось в XV веке, и восемь написаны с ошибками.

Единственным объяснением такой безграмотности на фоне уверенного подчерка, может быть только то, что автор грамоты всеми доступными ему средствами пытался донести до будущего читателя, что перед ним грубая фальсификация.

Версия о фальсификации этой грамоты находит своё подтверждение в наличии на её бересте мицелиев чаги (рис. 7).

Рис. 7. Мицелии чаги грамоты № 21

На грамоте № 21 хорошо наблюдаются три мицелия чаги, причём два в хорошем состоянии, а третий повреждён уже после образования.

Чага, широко распространённый паразит на деревьях, и к настоящему времени хорошо изучен [5]. Споры чаги, рассеянные в воздухе, проникают в сердцевину живой берёзы через повреждения в коре. Такое повреждение могут создавать, например, птицы, во время сокогона берёзы. В дальнейшем в этом повреждении формируется мицелий гриба, который на 4 год выходит наружу, образуя основание будущего гриба. То, что, пробоина в коре, была вызвана птицами, косвенно подтверждает повреждённый мицелий, очевидно, после поклёва птицы при очередном сокогоне.

Слой чаги, который прилегает к стволу самый рыхлый, пористый и мягкий, и соответственно хорошо насыщен кислородом, что делает его наиболее уязвимым по отношению к микробам. Именно с этих мест начинается процесс гниения бересты. С таким дефектом береста не могла сохранить мицелий на протяжении более 500 лет. То есть в этом месте, как минимум должна была быть дырка размером с мицелий, а как максимум береста должна была истлеть в течение 5–10 лет, после отделения её от ствола, при нахождении во влажном грунте /8/.

Другим репером времени создания грамот являются чечевички бересты (рис. 8).

Рис. 8. Чечевички грамоты № 288

Чечевички, образования в виде мелких бугорков, штрихов (береза) или иной формы, хорошо заметные на поверхности дерева. Чечевичка развивается под устьицем из делящихся клеток первичной коры, образуя ткань из рыхло расположенных клеток. Чечевичка служит для газообмена [6].

Таким образом, чечевичка, это рыхлая ткань в коре в виде пробки, которая так же, как и мицелий чаги, не имеет способности противостоять бактериальному воздействию, и всегда является центром начала гниения коры дерева.

Рис. 9. Чечевички грамоты № 288. Фрагмент

Но как видно на рисунке 9, даже раскол и бактериальное повреждение бересты не изменили состав чечевичек, они ничем не отличаются от других, неповреждённых, чечевичек этой же грамоты. Это указывает на то, что береста, после того как её сняли с дерева и до обнаружения её археологами, никогда не находилась в естественном грунте, в противном случае крайний срок через 10 лет она, если бы не сгнила, то имела бы вид «дуршлага». Современные методы радиоуглеродного анализа без всякого сомнения подтвердят вывод о том, что материал для грамот был заготовлен не ранее 1945 г.

Таким образом, корпус орфографических ошибок, и наличие на бересте грамоты № 21 хорошо сохранившихся мицелиев, а на грамоте № 288 микрорисунка другой исторической эпохи, а также хорошая сохранности чечевичек бересты обоих грамот, даёт веские основания сомневаться в их аутентичности.

Но окончательный вывод в этом вопросе, может быть сделан только независимой международной физико-химической экспертизой этих грамот, которая, и я абсолютно в этом убеждён, подтвердит вывод о том, что все найденные на сегодня берестяные грамоты изготовлены не ранее 1945 года.

В заключении несколько слов о технологии нанесения письма на бересту. Без сомнения, на бересте можно писать процарапыванием, но это очень неудобно, по сравнению с письмом чернилами /9/.

Народные технологии обработки бересты средневековья позволяли выделывать из неё листы по качеству на уровне пергамена, что было на порядок дешевле. Единственным недостатком бересты от пергамена, была её склонность к высыханию, что и помешало ей его вытеснить в технологии письма.

Технология изготовления чернил была известна русам с незапамятных времён, задолго до контактов с Византией и Хазарией, где широко использовались чернила. Поэтому совершенно не понятно, почему богатые новгородцы, торгующие с Европой, Ближним востоком и Индией, отказались от комфортного письма, и использовали для этого примитивную технологию диких племён.

Складывается впечатление, что все, кто так или иначе, сталкивался с берестяными грамотами, абсолютно не знакомы с древней историей славян, хотя о хазарском походе Святослава, написано в Повести временных, о каспийском походе Игоря в арабских хрониках, о противостоянии русов с Царьградом в византийских хрониках. Люди, изучая новгородские «царапки», очевидно, искренне верят в то, что договора Олега, Игоря и Святослава с Византией русы писали столь варварским способом, хотя за соседним столом противоположная сторона свои экземпляры договоров писала в это время чернилами. Да и монголы в XIV веке уже писали чернилами. А русы, с непостижимом упорством, игнорировали чернильное письмо, и разбрасывали по городам и весям свои берестяные «царапки», причём, как это ни странно, на Куликовом поле не оставили ни одной.

Примечания

/1/ Титло – диакритический знак в виде волнистой или зигзагообразной линии, использующийся в кириллической графике для сокращения слов и обозначения числовых значений.

/2/ При этом нельзя исключать, что в XIV в. в Новгороде могла использоваться и более крупная метрика, при которой локоть равнялся 54 см, тогда ошибка в написании цифры составляла бы 41,6 м.

/3/ Ошибки написания в этой цифре указывают на то, что человек, который писал эту грамоту, фактически никогда не писал средневековым шрифтом, а только пытался его воспроизводить, при этом, во-первых, досконально не ознакомился с правилами средневекового письма, а, во-вторых, не утрудился в практике написания, для выработки моторной памяти письма.

С другой стороны, если исходить из версии создания грамот в советском «ГУЛАГе», то эта нарочитая неграмотность могла быть преднамеренной.

/4/ Гфорсъ, воскр., 2 февр., 5 ч. утра 1841: «Говоря о Регули, вы употребили слово хамъ; что оно значитъ?».

/5/ unhomme tout fait ordinaire (фр.) – совершенно обычный человек, простолюдин. (Спб., суб., 8 февр. 1841).

/6/ Традиция пропуска гласных в слове восходит к практике до христианского письма, и если бы эта грамота была подлинной, то можно было её связать с более древней письменной традицией. Вероятно, это понял мастер, и решил стушевать уже практически сформированное слово. Причем пытаясь переправить «зело» в «ёры» он вписывает в эту букву квадрат, который никакого отношения к написанию букв не имеет.

/7/ Этот неологизм «избелити» попал в Словарь русского языка XI–XVII в. Утверждено к печати Институтом русского языка АН СССР. (Вып. 6. 1979. – 363 с.) Причём в этой же статье в примере использования этого слова воспроизводится запись грамоты № 21 со вторым её неологизмом «уозцинка»:

«Уозцивку выткала и ты ко мве пришли, а ве угоди це с кым прислать
и ты у себя избели. Берест. гр. 11, No 21, 22. xv в.»

Через двадцать лет, уже «узцинка» входит в речевой оборот, как древнеславянское слово, в значении узкое полотно. Реально стыдно за отечественную Академию наук, за столь пренебрежительное отношение к русскому языку.

/8/ Именно факт наличия на бересте грамоты № 21 мицелиев в хорошем состоянии даёт основание определить срок отделения бересты от дерева и датой находки грамота не более 10 лет, а это означает, что грамота изготовлена не ранее 1945 г. т. е. практически сразу после Великой отечественной войны. В то время изготовить её могли только в ГУЛАГе. Будущий минералогический анализ бересты позволит установить, что берёза, с которой была использована береста для грамот, произрастала в районе Байкала. Зек, изготавливающий эти грамоты, был, вероятней всего, заключённым Южного ИТЛ ГУЛага, управление которого находилось в г. Тайшет, а наказание он отбывал в поселении Усть-Бургалтай Закаменского района Бурятии, где находился Цээжэ-Бургалтайский дацан.

Косвенно эта версия подтверждается словом «бургальским» в грамоте № 288, которое было переведено Яниным, как «городским», от немецкого слова «бург» - «город». Следует отметить, что в Ганзейском союзе, с которым сотрудничал Новгород в европейской торговле, не было ни одного, из более чем 200, города, название которого начиналось бы с «бург».

До XV века термин «мыло» в русском речевом обороте не использовался, так как для мытья тела, стирки и отбеливания белья использовался отвар из золы, с добавлением корня мыльнянки (Сапонария), который с XVI века стал обозначаться как «щёлок», до этого, очевидно, именовался просто отвар для мытья и стирки, возможно, специального определения не имел. Иногда в копиях источников ранее XV века встречается слово «мыло», но это, скорее, связано с особенностями их переписи. Возможно, на Руси в употреблении находились различные рецепты мыльных растворов со всего мира, но твёрдое мыло появляется впервые в Италии только в XV веке.

Первые мыловарни для твёрдого мыла на Руси появились в Москве не ранее 1480 г, что было связано с началом строительства краснокирпичного Кремля итальянским зодчим Аристотелем Фиораванти, вместе с которым, очевидно, прибыли и мастера мыловарения, так как только в 1424 году в Италии был сварен первый кусок твердого мыла. Тогда мыло считалось предметом роскоши - им пользовались исключительно представители высшего духовенства и дворянства. (Даже французские короли им не пользовались). И лишь в 1790 году французским химиком Николой Лебланом было получено из поваренной соли новое вещество – сода, которая стала повсеместно широко применяться в качестве более дешевого заменителя золы. Таким образом, в XIV веке для отбеливания ткани не могли использовать мыло, в этих случаях использовали мочу. Странно, что этого не знали советские академики.

Но может существовать и иная версия происхождения слова «бургальским», от Бургалтайского дацана в Бурятии, основанного в 1828 году, где неизвестный зек и создавал свои шедевры берестяных грамот. Отсюда и запись на грамоте: «мыла на белку бургалского». Следует отметить, что Прибайкалье было открыто русскими только в 1643 г., и никто из новгородцев XIV века о Байкале не имел никакого представления, да и мыла там в то время никто не изготавливал.

/9/ К тому же, следует отметить, что процарапывание повреждает целостность коры, где в естественном грунте должны образовываться очаги гниения, что ни на одной грамоте не наблюдается в местах нанесения текста, который, как предполагается, более 500 лет находился в активной бактериальной среде, что противоречит современным данным о бактериальной стойкости материалов.

Бактериальная стойкость строительных материалов регламентируется в настоящее время по ГОСТ 9.053-75 (методы испытания), разделу 6 «Деревянные конструкции» СП 28.13330.2017 (методы защиты), ГОСТ Р 70005-2022 «Сохранение объектов культурного наследия от биопоражений. Классификация, методы защиты и ликвидации последствий. Общие требования».

Экспертиза биоповреждений этих грамот уже дала бы достаточный материал для сомнений в их аутентичности, но даже этой экспертизы в рамках музейного хранения в настоящее время не проводилось. Несмотря на консервацию артефактов, следы от 500-летнего хранения их в открытом грунте уделить не удалось бы, а их сегодня на грамотах нет.