Современный политический ландшафт пронизан разнообразием и противоречиями, требуя новых интеллектуальных и концептуальных подходов для его понимания и адаптации к новым вызовам и тенденциям. В этом контексте феномен метамодернизма привлекает все большее внимание и становится объектом активного обсуждения в современном политологическом дискурсе.
Понимание метамодернизма как следующего этапа после постмодернизма обычно связывают с голландскими мыслителями Тимотеусом Вермеленом и Робином ван ден Аккером [1; 2, с. 1-19]. В отличие от постмодернизма, который не придерживается определенной политической программы, метамодернизм скорее является способом понимания, как люди ориентируются на различные идеологические позиции. Выступая в роли философского и культурного течения, а также политической концепции, метамодернизм представляет собой попытку переосмыслить и преодолеть характерные черты постмодернизма, такие как релятивизм, деконструкция и утрата ориентиров. Он обращает внимание на необходимость поиска новых форм синтеза и значений в условиях современной культурной и политической реальности, предлагая новые интеллектуальные и культурные стратегии для современного общества.
Важным аспектом метамодернизма является его отношение к истории. В отличие от постмодернизма, который отрицает возможность достижения какого-либо определенного смысла или направления в истории, метамодернизм признает неосуществимость предназначения истории, но при этом остается открытым для новых идей и возможностей [3, с. 33]. Это создает особую форму гибкости и адаптивности в политическом мышлении, позволяя адаптироваться к меняющимся условиям и вызовам.
Иной ключевой особенностью метамодернизма является его стремление к синтезу противоположностей. В сфере политики это проявляется как попытка объединить различные идеологические и культурные направления, а также принять гибридные подходы к решению сложных социальных и политических проблем. Метамодернизм признает и ценит как постмодернистскую деконструкцию, так и модернистскую стремительность, стремясь найти баланс между этими крайностями [4, с. 62].
Подобно постмодернизму, который не связан с определенной политической установкой, метамодернизм также не имеет четких политических пристрастий, но может оказывать влияние на обе стороны политического спектра.
Начиная с работ Ханзи Фрейнахта и его серии «Руководство по политике в области метамодернизма», метамодернизм стал объектом политической дискуссии. Х. Фрейнахт призывает к формулированию политического видения, основанного на модели социал-демократии, и рассматривает метамодернизм как «философский двигатель» своего проекта [5].
Политические цели Х. Фрейнахта и других метамодернистов левого толка включают в себя идеализм, связанный с обещаниями социального прогресса и утопией, отличающейся от тоталитарных тенденций модернизма, выражающийся в концепции «слышащего общества», где устранены понятия победителей и проигравших, где изменены правила взаимодействия, и глобальное сообщество стремится к обеспечению благополучия всех своих членов [6, с. 79-83].
Тем не менее метамодернизм также привлекает сторонников правого толка. Различные онлайн-сообщества формируют «метамодернистские правые» или «метаправые» [7; 8; 9, с. 76].
Для консерваторов, обращающихся к прошлому, метамодернизм представляет собой элемент обращения к традициям, включая сентиментальность, романтизм и мифологию. Для некоторых абсолютистских сторонников метамодернизм может вернуть религиозные, рыночные и даже расистские или фашистские мифы и убеждения в культурную жизнь [10, 11].
Необходимо отметить, что на практике, метамодернизм провозглашает: диалог важнее диалектики. В отличие от «диалектического» мышления постмодернистов, которое предполагает наличие только двух противоборствующих сил в каждой ситуации, борющихся до тех пор, пока одна не победит, а другая не будет уничтожена, диалогическое мышление отвергает идею отсутствия срединного пути или возможности переговоров между различными позициями. Например, неомарксизм, значимая постмодернистская концепция, предполагает вечную социально-экономическую борьбу между экономическими классами «буржуазии» и «пролетариата», в которой остается только один победитель, в то время как метамодернизм утверждает, что диалектическая борьба имеет тенденцию уничтожать все стороны, участвующие в ней, и не приводит к каким-либо постоянным изменениям в целом. Метамодернистский диалог не устраняет различия между сторонами и позициями; он лишь выявляет области совпадения противоположных мнений, которые могут способствовать эффективным коллективным действиям по ряду вопросов [12, с. 48-58].
Метамодернизм стимулирует не только диалог, но и сотрудничество. В контексте постоянного воздействия различных сил на наше окружение – некоторые из которых мы признаем значимыми, а другие нет – метамодернизм акцентирует этот опыт, призывая осознанно объединять наши усилия и перспективы с усилиями других.
В сфере политики метамодернизм поощряет индивидуальных участников и группы с общими интересами находить области пересечения для совместной работы над проектами, продвигающими ценности всех участников. Ключевая идея заключается в том, что, даже если мнения разнятся по 99 из 100 вопросов, сотрудничество может быть результативным, если этот 1% имеет для обеих сторон высокое значение. Таким образом, в контексте метамодернизма мы наблюдаем необычные «союзы», которые могут показаться странными – например, когда адвокаты, представляющие крайне левые взгляды, защищают право крайне правых неонацистов на проведение марша по общественным местам, поскольку обе группы поддерживают принципы, закрепленные в законе. [13].
Индивид же мыслящий метамодернистски «колеблется» между противоположными состояниями мысли, чувств и бытия – почти как если бы люди были маятниками, раскачивающимися между очень разными субъективностями. Более поздние трактовки метамодернизма, напротив, подчеркивают идею о том, что метамодернистское «Я» не перемещается между различными позициями, а фактически обитает во всех них одновременно [14, с. 271]. Парадоксальный элемент метамодернистских сопоставлений порождается самой этой одновременностью; в конце концов, если бы кто-то очень сознательно «колебался» между противоположными позициями, он фактически просто признал бы доминирование постмодернистской диалектики (т. е. бинарных систем с «полюсами» на обоих концах, между которыми можно колебаться).
На этом фоне становится значимым исследование политики постправды, которая, согласно С. Браузу, предполагает, что значимость сказанного человеком определяется не столько достоверностью, сколько степенью, в которую он верит в сказанное [15, с. 387]. Метамодернизм как концепция, пытается синтезировать элементы постмодернизма (включая отрицание объективной истины и игру с различными нравственными перспективами), стремясь к новым формам общественного и культурного ориентирования. В этом контексте постправда может интерпретироваться как переходный этап, где сомнения в объективности истины, характерные для постмодернизма, пересматриваются в пользу поиска новых способов обращения к фактам и конструктивного диалога. Вместе с тем феномен постправды в метамодернизме может продолжать оставаться проблемой, вызывающей вопросы о доверии к информации и необходимости критического осмысления представленной действительности.
Резюмируя следует отметить, что метамодернистская субъективность сравнивается с антиавторитарной политической мыслью [16], особенно с теорией постанархизма, что придает ей позитивный аспект. Отказ от эссенциализма и сохранение либертарного этоса коррелируют с метамодернистским настроением «непокорного оптимизма». Она также включает в себя романтическую приверженность идеалам гуманизма и социальной справедливости в сочетании с осознанием отсутствия гарантий их осуществления.
Метамодернизм, как и современная антиавторитарная мысль, не признает обязательного позитивного предназначения истории. Он подходит к рассмотрению данной проблемы с позиции, будто предназначение истории могло бы существовать, но признает его невозможность. Прогнозы на будущее в отношении политических систем и их эволюции могут варьироваться от эрозии демократических институтов к возрождению политического анархизма, что соответствует метафоре маятника. Метамодернизм стремится к занятию «выжидательной позиции», нежели активной осцилляции между противоположными позициями. Однако, для окончательного преодоления состояния постмодерна может понадобиться более конкретная проблематизация политических вопросов.
.png&w=640&q=75)
