Эволюция образа кавказской женщины в русской литературе XIX века

XIX век как сложный период исторической трансформации российского государства стал переломным этапом с точки зрения развития самых разных направлений социальной жизни страны. В этот короткий промежуток времени Российская империя прошла через целый ряд серьезных внутренних и внешних вызовов. События Отечественной войны 1812 года, становление экономической системы капиталистических отношений, отмена крепостного права и растянувшаяся почти на столетие Кавказская война, вкупе с мощным импульсом интеграции России в систему европейской жизни, оказали колоссальное влияние на развитие художественной силы нации и привели к формированию богатейшего пласта русской культуры, позднее получившему наименование ее золотого века. При этом одной из наиболее бурно развивающихся сфер русской культы стала русская литература [6, с. 481-615].

Русская литература, исключительно чутко реагировавшая на все самые острые вызовы, стоявшие перед Россией, стала своеобразным зеркалом времени, и на ее примере можно проанализировать основные события эпохи, оказавшие влияние на мировоззрение современников. Одной и наиболее ярких, неоднозначных и важных тем для русской литературы XIX века стала, безусловно, кавказская тематика. Кавказская война, самая длинная война в отечественной истории, привела к столкновению миров, западного и восточного, русского и исламского [12, с. 122-132]. На фронтире этого столкновения в разные периоды оказались многие деятели русской литературы, от поэтов-декабристов и М. Ю. Лермонтова до творца классического русского романа – Л. В. Толстого. Все они внесли огромный вклад в становление кавказского текста русской литературы, все еще привлекающего огромное внимание литературоведов. Однако большинство их работ нацелено на изучение общекультурного контекста взаимодействия кавказских и русских реалий на фоне кавказской войны и влияния последней на Российскую империю. Вместе с тем проблематика репрезентации образа кавказской женщины в русской литературе XIX века все еще остается недостаточно раскрытой. Именно данный фактор определяет актуальность данного исследования, направленного на анализ эволюции образа кавказской женщины в русской литературной традиции XIX.

Рассматривая тему отражения образа кавказской женщины в произведения русских авторов XIX века, необходимо, прежде всего, обозначить основные мотивы восприятия Кавказа российской политической и культурной элитой соответствующей эпохи. Важно отметить, что кавказский текст русской литературы в целом находился под большим влиянием европейского феномена ориентализма, воспринимавшего восток как абсолютно иной мир, находившийся во всех возможных смыслах в оппозиции к западу и обреченный на покорение ему. Основными культурными доминантами восточной культуры в зеркале европейского ориентализма считались иррациональность, загадочность, романтичность и экзотичность Востока, которая в перцепции художников XIX века понималась как суть восточной жизни, кардинально противоположной мировоззрению Запада. Социально-политический фон встречи России с миром Кавказа, а именно длительная, жестокая и бескомпромиссная Кавказская война, в которой русские и горцы сражались до победного конца, равно как и преобладание романтизма как художественного стиля в русской литературе начала XIX столетия, во многом способствовали такой перцепции Кавказа. В силу данных процессов большинство русских писателей и поэтов, от М. Ю. Лермонтова и А. С. Пушкина до А. Бестужева-Марлинского и Л. Н. Толстого, описывали Северный Кавказ в категориях земли войны и разбоя, мятежа и борьбы, что оставило заметный отпечаток и на восприятии русскими писателями образа кавказской женщины.

Центральными элементами образа кавказской женщины в русской литературе первой половины девятнадцатого века становятся такие характерные для стиля романтизма черты, как внутреннее бунтарство, стремление к абсолютной личной свободе и любви, противопоставление себя общественным установкам и явный приоритет личного над навязанными извне установками. Кавказская женщины в восприятии русских поэтов романтической эпохи является живым воплощением абсолютной красоты, женского достоинства, грации и самопожертвования. Как по своим внешним свойствам, так и по своему восприятию мира она отличается от европейских женщин, и в этой ее экзотичности поэты находят источник вдохновения. Наиболее яркими примерами подобного романтической перцепции кавказкой женщины является поэзия М. Ю. Лермонтова и поэма А. С. Пушкина «Кавказский пленник» [1].

Главная героиня пушкинского «Кавказского пленника», описанная не по личному имени, а по наименованию своей национальности – Черкешенка – является идеальным образчиком романтического взгляда на личность горянки. Сам факт отсутствия личного имени как бы наталкивает читателя на мысль о том, что перед ним представлен не просто единичный и исключительный образ кавказской женщины, а как некий срез самого типа кавказского женщины, сильно отличной от женщины русской или европейской. Центральным мотивом взаимоотношений Черкешенки с кавказским пленником также становятся характерные для романтизма мотивы обреченной любви и стремления к свободе [3, с. 118-128].

Подобно героям ориенталистских произведений Джорджа Байрона, Пушкин помешает пленника и Черкешенку в необыкновенные обстоятельства, на фоне которых зреет зерно сложнейшей любовной коллизии. Весь набор внешних условий – война, культурные установки, пленение героя и антагонизм горцев и русских – делает союз двух героев практически невозможным [2, с. 486-494]. При этом самих их объединяет общее романтическое восприятие жизни: стремление уйти от жесткого диктата своих обществ, разочарование в типичной, лишенной возвышенных чувств жизни, способность к риску, чреватого гибелью, и желание истинной, противостоящей всему миру любви.

Пушкинская Черкешенка воплощает собой идеал истинно возвышенной кавказской женщины, готовой не только противостоять давлению всего мира во имя истинной любви, но и способной отказаться от этой любви, если она не способна соответствовать ее личным высоким критериям. Помимо этого, типичными характеристиками кавказской женщины в «Кавказском пленнике» является душевная чуткость героини, спасающей человека, по всем понятиям ее жизни равного смертельному врагу, и внутреннее бунтарство, готовность принести в жертву всю свою жизнь, что и происходит в финальной части поэмы, когда освобожденный пленник осознает гибель даровавшей ему свободу Черкешенки [5, с. 101-103]. Уникальная нравственная полярность кавказкой женщины, сочетание в ее природе смирения и бунтарства, жажды свободы со способностью покоряться возлюбленному мужчине, обстоятельства любви как необходимого условия для раскрытия всей сложной природы кавказской женщины, заданные в «Кавказском пленнике» А. С. Пушкина, получили свое продолжение в творчестве главного певца Кавказа в русской литературе – Михаила Юрьевича Лермонтова, и заложили основы самого типа кавказской женщины в русской и мировой литературе.

Отражение образа кавказской женщины в творчестве М. Ю. Лермонтова в своих основных проявлениях является продолжением пушкинского восприятия данной проблематики, однако объемность, глубина и сложность передачи сущности горянки в его творениях переходят на принципиально новый уровень. Если пушкинская Черкешенка представляет собой хоть и яркий, но все же эпизодический и символический портрет женщины Кавказа, то лермонтовская Бэлла из романа «Герой нашего времени» играет в фабуле произведения полноценную и критически важную роль. Детализация натуры горянки в этом романе играет ключевую роль, и характер Бэллы привлекает не меньший читательский интерес, чем душевные метания самого Печорина.

Главная черта кавказской женщины, воплощенная в образе Бэллы – уникальное сочетание уважения к традициям и личному достоинству с готовностью к абсолютно рискованной и достигающей опасных пределов любви. Первая встреча Печорина и Бэллы, на которой она поет для него на кумыкской свадьбе, демонстрирует героиню, являющуюся частью своей культурной среды, а не оторванную от социальных реалий одиночку. Чтя адаты и следуя установившемуся культурному укладу Бэлла, осознает свою ценность и роль в социальной иерархии кавказского общества. Таким образом, читатель осознает, что риски, которые берет на себя героиня в дальнейшем, являются высокой платой за любовь, а не чем-то незначительным для потерявшей себя и нашедшей для себя место с воем кругу женщины. Использование Лермонтовым свадебной обрядности для отражения эпизода первой встречи Печорина с Бэлой показывает его знакомство с традициями Кавказа и придает роману особую культурологическую глубину [7].

В основной части романа, на примере взаимоотношений Бэллы и Печорина, четко прослеживается внутренний антагонизм природы кавказской женщины - сочетание природной страстности и динамизма чувств с уважением к традициям и стремлению сохранить достоинство. Даже находясь в плену, Бэлла сохраняет свою неприступность и самоуважение, отказываясь признавать за Печориным каких бы то ни было иных прав, кроме права захватчика над пленницей. В отличие от европейской женщины, Бэлла по отвечает на материальные стимулы, отказываясь от подарков Печорина и сохраняя стремление к достижению свободы: «Я твоя пленница, говорила она, – твоя раба; конечно, ты можешь меня принудить, – и опять слёзы» [6, с. 481-615]. Вместе с тем, сама обретенная свобода, дарованная ей Печориным, становится для Бэллы необходимым условием для фатальной любви, ведущей ее к гибели. Таким образом, динамизм внутренних переживаний кавказской женщины, равно ценящей мужскую силу и собственную свободу, как бы взаимоисключающих друг друга, выходят на первый план в репрезентации образа кавказской женщины в романе «Герой нашего времени». 

Еще одна сквозная линия репрезентации образа горянки в творчестве Лермонтова – это линия фатальности столкновения кавказской женщины с мужским миром и миром любви. Находясь в оппозиции к миру мужчин, борясь с ним и противостоя ему, пушкинская Черкешенка и лермонтовская Бэлла как бы ведут игру, в которой они сохраняют за собой шансы на победу. Пока они не идут на прямой контакт с мужчинами, они как бы сохраняют для них ценность, однако шаг навстречу и м становится для них прыжком в бездну, прямой дорогой трагическому финалу. Так, согласие на любовь приводит Черкешенку к самоубийству, а Бэлла к смерти от рук Казбича. В этом мотиве прослеживается сугубо ориенталистский и патриархальный взгляд на женщину, в которой она является как бы символом вершины, которую необходимо покорить. Подобный природный взгляд на женщину отличен от европейского взгляда, которого придерживается Максим Максимович, осуждающий свойственную Печорину объективацию Бэллы [8].

Особая ценность наследия М. Ю. Лермонтова в точки зрения создания образа кавказской женщины заключается в том факте, что он в своем творчестве отходит от плоского романтического взгляда на судьбу горской женщины в сторону большего реализма. Описывая отношения Печорина и Бэлы, он руководствуется не столько каноном романтической повести, но и реальными обстоятельствами Кавказа [10, с. 385-499]. В «Герое нашего времени» он исчерпывающе представляет различные варианты мотивов любви в романтической повести – мотив любви к дикарке («Бэла»), мотив любви светской женщины («Княжна Мери») и мотив «ундины» в героине фантастической повести «Тамань». Предельная реалистичность сложной судьбы кавказской женщины, находящейся на прокрустовом ложе полного подчинения обществу или же гибели от мира мужчин, наказывающих ее или равнодушных к ней, придает роману «Героя нашего времени» и образу Бэллы в ней как яркого символа свободолюбивой горянки особую ценность и глубину.

Значительный шаг в сторону большего реализма репрезентации кавказской женщины в русской литературе был сделан в творчестве Л. Н. Толстого. Проведя много лет в реалиях кавказской войны и делая на этом пути культурологические заметки, Л. Н. Толстой был не понаслышке знаком с суровой патриархальной реальностью кавказского социального и семейного уклада [12, с. 122-132]. Учет этих заметок в создании кавказских текстов графа Толстого привел к особому феномену в демонстрации им образа кавказской женщины. Этот феномен заключается в том, что Толстой не представляет женщину самостоятельной фигурой в условиях Кавказа. Кавказская женщина в творчестве Толстого всегда находится на заднем плане, она инертна и пассивна, подчинена строгими нормами адатов мужчине как в своей социальной, так и в семейной роли. Ее роль сводится к роли жены и матери, и предоставление ей слова в принятии решений представляется как бы немыслимым [4].

При этом парадоксальным образом низкая самостоятельная роль женщины уравновешивается в произведениях Толстого ее высокой ценностью для кавказских мужчин, являющихся главными героями его кавказских произведений. Так, в главном произведение Л. Н. Толстого, посвященного теме Кавказа, в повести «Хаджи-Мурат», читатель явно видит центральную роль семьи для героя повести. Осознавая и принимая во внимание ключевую роль женщины для созидания семьи, Хаджи-Мурат относится к своей жене с должным уважением и внимательностью, при этом не вовлекая ее в несоответствующие ее статусу мужские диалоги. Глубокое понимание Хаджи-Муратом женской натуры также заметно в том факте, что он повсеместно находит общий язык с женскими персонажами, находящимися в сакральном пространстве семьи, то есть в доме Воронцовых [9]. Защита семьи для Хаджи-Мурата имеет ключевую ценность, и защита женщины в этих обстоятельствах воспринимается как хоть и не ясно артикулированная, но самоочевидная ценность. В отличие от своих предшественников, Толстой помещает кавказскую героиню не в обстоятельства безумной любви, а в условия прочной семейной жизни, что намного ближе к объективному положению кавказской женщины в практическом смысле.

Особой заслугой Л. Н. Толстого с позиции формулирования образа кавказской женщины заключается в том, что он показывает русскому и мировому читателю такой, какой она является на самом деле: ограниченной обществом и традициями, отвечающей за детей и семью, простой и зависимой личностью, подчиняющейся многовековому патриархальному укладу Кавказа. Учитывая бурные обсуждения «женского вопроса» во второй половине девятнадцатого века в России и консервативную позицию самого Толстого в этом вопросе, можно предположить, что «кавказская» модель решения вопроса о женской эмансипации в большей степени соотносится с гендерными взглядами самого писателя.

Таким образом, подводя итоги данной работы, мы можем сделать однозначный вывод о том, что эволюция репрезентации образа кавказской женщины в русской литературе девятнадцатого века имела очевидный тренд на смещение с позиции романтической идеализации кавказской женщины в сторону детализации большего реализма. Основные мотивы освещения женщины Кавказа в начале столетия были заданы влиянием европейского романтизма на русскую культуру, что очевидно в раннем творчестве А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Вместе с тем, самостоятельное развитие отечественной литературной традиции, разрыв с романтической традицией в тридцатые годы девятнадцатого столетия и более близкое знакомство русских писателей со сложным миром Кавказа на фоне кавказской войны, равно как и сближение русской и кавказской культуры, привело к формированию более реалистичных женских образов в кавказском тексте. Зарождение этого тренда можно обнаружить в лермонтовском «Герое нашего времени», в сою наиболее мощную силу он приобрел в произведениях Льва Николаевича Толстого.