Толерантность к коррупции в условиях капиталистической модернизации: политико-культурные основания и трансформация моральных установок

Рассуждая о проблеме коррупции в современном мире, как правило, современные исследователи делают акцент на экономических или правовых аспектах, однако для комплексного понимания важно учитывать культурно-нормативные основания. Капитализм является не только экономической системой, но и ценностной, определяющей нормы, изменяющие социальную реальность. В этой статье мы рассмотрим то, как меняется отношение к коррупции в обществе в условиях капиталистической системы и как моральные установки способствуют этому феномену.

Понятие коррупции весьма обширное, состоящее из многих составных частей, включающих многих акторов и объектов, из-за чего возникают сложности создать одно четкое определение, которое закрепится в академическом, правовом и политическом дискурсе. Так, в конвенции ООН 2003 года против коррупции её полноценное понятие отсутствует вместо этого изложена краткая и упрощённая версия: коррупция – «злоупотребление доверенной властью в целях личной наживы» [1, с. 44-59]. Так как коррупционные практики проявляются различным образом, затрагивая все сфера государственного сектора, проблема отсутствия чёткого определения приводит к размыванию границ между терпимым и порицаемым, немаловажным фактором влияния является контекст государства – культурный и исторический опыт страны и уровень доверия граждан к государству.

Наш тезис заключается в том, что капиталистическая система вырабатывает толерантность населения к коррупционной деятельности, эта практика становится терпимой и приемлемой в современном обществе. Капитализм приоритезирует роль человека и его собственные интересы, следовательно, вопросы общественного блага и справедливости становятся второстепенными, а любые действия, которые могут приумножить состояние для конкретного человека, создавая негативные последствия для других, оправдываются и воспринимаются, как показатель жизненного успеха, а не преступным деянием. В капиталистической системе законы не воспринимаются как моральные ориентиры, они являются инструментами, которыми можно воспользоваться как средством для увеличения капитала, используя правовые пробелы. В системе, где личностный успех и обогащение становятся приоритетами, а легальная экономическая деятельность является осложненной и трудоемкой, коррупционные практики становятся вынужденными мерами для достижения цели, без которых зачастую невозможно добиться конкурентоспособной позиции в социальной среде. 

Толерантность к коррупции – феномен, привлёкший внимание социальных наук своей противоречивостью, так как если коррупция является преступлением во всех странах мира, каким образом у общества может возникнуть терпимое отношение к подобной деятельности [3]. Пьер Бурдье разработал определение габитус – «принципы, порождающие и организующие практики и представления, которые, хотя и могут быть объективно адаптированными к их цели, однако не предполагают осознанную направленность на нее» [2, c. 45]. Рассматривая данный термин в контексте коррупционной деятельности, можно предположить, что в системах с низким уровнем доверия к государству и опорой на неформальные социальные связи, коррупционные практики являются подобием социальных норм и рабочим инструментом для достижения своих целей, которые передаются из поколения в поколения. Капиталистическая модернизация влияет на среду коррупции, вынуждая подстраиваться её под изменения (например, цифровой контроль, рыночные практики), однако не видоизменяет ее изначальную сущность.

Гегемония неолиберализма продвигает концепцию TINA – «There is no alternative», которая утверждает: альтернатив капитализму нет, создавая восприятие того, что система, при которой существует современный мир – единственно правильная и постоянная, следовательно, ее видоизменение и преобразование лишено смысла, все проблемы, которые она создаёт – побочные эффекты и небольшие недостатки на фоне огромных преимуществ [4, с. 58]. Этот тезис воспринимают как аксиому, как и другие нарративы, существующие в неолиберальном дискурсе. Например, бедность интерпретируется как результат индивидуальной ответственности, в общественном сознании создаётся когнитивное искажение, которое подразумевает, что она является следствием отсутствия личных приложенных усилий и нежелания работать, а богатство – результат тяжелого труда, состояния продуктивности и правильной постановки и достижения цели [5]. Это разрушает основы солидарности, поскольку тотальная персонификация ответственности обесценивает практики взаимопомощи. Осознавая свою уязвимость в условиях капиталистической системы, человек вынужден прибегать к незаконным стратегиям, чтобы обеспечить себе базовые социальные потребности – от накопления пенсии до получения образования и медицинской помощи. В данной системе цинизм становится общественной нормой, так как стремление человека к справедливости, честности и вере во взаимопомощь интерпретируются как крайне нерациональное поведение, а обман в целях достижения собственной выгоды – пример благоразумия и мудрости. Этот нарратив распространяется посредством эстетизации успеха. Содержание многих продуктов массовой культуры включает в себя установку, что без использования «серых схем», участия в нелегальной и коррупционной деятельности достижение личностного успеха невозможно, напротив подобные практики являются увлекательными и захватывающими. В результате общество подходит к процессу моральной релятивизации [7, с. 44]. Понятия «добро» и «зло» размываются, они перестают быть важными ориентирами, их место заменяет вопрос выгоды, а любые нарушения и аморальные действия оправдываются социальной средой. В обществе, где моральные и этические ценности размыты коррупция перестает быть преступлением и приобретает статус нормы. 

Также толерантность к коррупции может являться рациональным инструментом для быстрого и эффективного достижения цели в среде слабых формальных государственных институтов [6]. Коррупционные практики преодолевают барьеры подобной среды и позволяют стать контролирующим актором, владеющим властными полномочиями и финансовыми ресурсами. Данное обстоятельство позволяет коррупционной деятельности приобрести черты разумной и приемлемой социальной практикой.

Подводя итоги, мы можем сделать вывод о том, что коррупция не является побочным эффектом капиталистической системы, а скорее ее неотъемлемой особенностью. В условиях высокой конкуренцией и восприятием максимизации прибыли, как основной жизненной задачи общество склонно прибегать к незаконным методам и в дальнейшем нормализовывать эту практику, воспринимая ее, как рациональную стратегию выживания. Ключевым же фактором процесса нормализации коррупции становится политико-культурный сдвиг, при котором этические и моральные ценности замещаются вопросом экономической выгоды, а критерием оценки является не понятие справедливости, а оценка эффективности действия. Полное уничтожение коррупции как части системы невозможно, потому что система бесконечно воспроизводит ее в качестве механизма социальной селекции. При борьбе с коррупцией, ее лояльным восприятием не способны помочь точечные институциональные реформы. В рамках борьбы с данной проблемой важно начинать с изменений в системе ценностей, восстанавливая важность в ней общественного блага, в противном случае борьба с коррупцией не принесет эффективных результатов.