В международно-правовых актах юрисдикция, как правило, рассматривается с точки зрения распространения суверенной власти государств-участников на какие-либо объекты или определенные участки территории, а также как проявление территориального верховенства [10, с. 14, 29]. Так, в ст. 2 Проекта Декларации прав и обязанностей государств (1949) предусмотрено право каждого государства осуществлять юрисдикцию над своей территорией и над всеми лицами и вещами, находящимися в ее пределах, с соблюдением признанных международным правом иммунитетов [6].
Исходя из положений Римского статута, в компетенцию Международного уголовного суда входят только преступления, которые были совершены либо на территории государства-участника, либо гражданином государства-участника. По-большому счету, если не соблюдается ни личный, ни территориальный принцип, Суд не правомочен осуществлять правосудие.
Однако, в доктрине, посвященной вопросам деятельности международного уголовного права, имеет место расширение принципа территориальности путем включения в его состав субъективной и объективной территориальности. Под субъективной территориальностью понимается осуществление государством уголовной юрисдикции в отношении преступления, совершенного на его территории, но оконченного за границей. субъективной территориальностью проявляется, когда преступление в целом совершено за пределами территории государства, однако его последствия затрагивают интересы этого государства [10, с. 111]. Для применения принципа объективной территориальности и осуществления Судом его юрисдикции достаточным условием является совершение лишь части объективной стороны преступления на территории государства-участника Статута.
Принцип объективной территориальности обладает всеми необходимыми для признания в качестве международно-правового обычая элементами: практика государств и признание в качестве обязательной нормы права (opinio juris) [1]. В частности, в решении по делу о Ситуации в Мьянме МУС подтвердил его статус в качестве международно-правового обычая [8].
Тем не менее, наиболее полно данный принцип был исследован в решении по делу С.С. Лотус. В соответствии с этим решением: «преступления, совершенные иностранцами на территории другого государства, должны рассматриваться как совершенные на национальной территории [государства, устанавливающего юрисдикцию], если там имел место один из составных элементов преступления, в частности, его эффект» [7].
Помимо объективной и субъективной территориальности выделяется также доктрина эффекта или доктрина последствий. Она имеет экстерриториальный признак, проявляющийся в установлении юрисдикции в отношении иностранного гражданина, действия которого на территории иностранного государства имеют серьезные последствия на территории государства, устанавливающего юрисдикцию. Таким образом, понимание территориальности или экстерриториальности исходит не из географических границ государства, а степени связи конкретного дела с иностранной или национальной юрисдикцией.
Возникает вопрос, насколько правомерно пользоваться доктриной в данной ситуации. Согласно статье 21 Римского Статута, суд применяет: во-первых, сам Статут, Элементы преступлений и свои Правила процедуры и доказывания; во-вторых, в соответствующих случаях, применимые международные договоры, принципы и нормы международного права, включая общепризнанные принципы международного права вооруженных конфликтов; в-третьих, в определенных случаях возможно применение общих принципов права, взятых им из национальных законов правовых систем мира. Как известно, Устав ООН является международным договором, Статут международного суда ООН – часть Устава ООН, а значит, часть международного договора, в статье 38 которого указывается о возможности применения судебных решений и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм. Таким образом, опираться на доктрину в решении указанной выше ситуации мы имеем полное право.
Продолжая рассуждения, термины статьи 12(2)(а) Статута устанавливают юрисдикцию Суда, когда «поведение», о котором идет речь, «имело место» на территории государства-участника. Эти термины в их обычном значении не объясняют, сколько требуется поведения или что включает в себя поведение. Они также не объясняют, обязательно ли «событие» включает в себя начало и конец такого «поведения» или достаточно соответствующих событий между ними [2].
Обычное значение терминов пункта 2(а) статьи 12 Статута не дает никакой ясности относительно того, (1) должны ли все правовые элементы преступления иметь место на территории государства-участника, или (2) только один правовой элемент преступления должен иметь место на территории государства-участника, или (3) не все правовые элементы преступления должны иметь место на территории государства-участника, но они должны включать те элементы, которые непосредственно связаны с действиями обвиняемого. Кроме того, другие, столь же авторитетные, лингвистические версии Статута не разъясняют этот вопрос. Поэтому Защита считает, что значение слова, приравниваемого к «поведению» по смыслу статьи 12(2)(а), столь же изменчиво, в зависимости от его контекста, на арабском, китайском, французском, русском и испанском языках, как и на английском.
Однако в соответствии с общими нормами международного права статью 12(2)(а) Статута правильно толковать как требующую, чтобы преступление совершалось на территории государства-участника полностью или частично. Это не только общее мнение, сформировавшееся в научных кругах [9], но, что еще более важно такое толкование, вытекает из обычного значения используемых терминов, читаемых в контексте их объекта и цели.
Около 168 государств ратифицировали по крайней мере один международный договор, который требует от них признать, что другое государство-участник может осуществлять юрисдикцию в отношении поведения, которое имеет место лишь частично на их территории [5]. Кроме того, по меньшей мере 66 государств также приняли на себя международные обязательства осуществлять внутреннюю юрисдикцию в отношении серьезных преступлений, совершаемых лишь частично на их территории [1]. Многие государства также прямо предусматривают в своем внутреннем законодательстве общее положение, устанавливающее юрисдикцию в отношении преступлений, частично совершенных на их территории, включая обстоятельства «объективной территориальности». Например, Франция, которая предусматривает, что преступление считается совершенным на территории Франции, если один из «составных элементов» имел место на территории Франции [4], или Исламская Республика Иран, которая предусматривает, что преступление «считается совершенным на территории Исламской Республики Иран», когда «часть» преступления «или его результат» произошли на территории Ирана [3].
Таким образом, принцип территориальности при рассмотрении его в ракурсе юрисдикции Международного уголовного суда понимается и толкуется более широко, чем предписано в самом Римском статуте.
[1] North Sea Continental Shelf.
.png&w=640&q=75)
