По иронии судьбы наш выдающийся соотечественник Владимир Алексеевич Иванов (1886–1970), историк и лингвист, более известен на западе, нежели в России. Всё потому, что все свои главные труды он опубликовал на английском языке, находясь за границей. Исмаилитоведы по всему миру высоко оценивают его вклад и даже признают его родоначальником этой области знания. Сегодня исмаилитоведение – ветвь востоковедения, которая фокусируется на истории и философии исмаилизма – активно развивается, и тем актуальнее взглянуть на условия, в которых оно зарождалось: как шла работа по сбору материала, через какие перипетии пришлось пройти первым исследователям и, конечно же, рассмотреть ключевые работы мэтра.
Основные вехи биографии
По счастью, Владимир Алексеевич Иванов оставил подробное жизнеописание в своих мемуарах. Родился он 3 ноября 1886 г. в Санкт-Петербурге. Родители его никак не были связаны ни с востоком, ни с исторической наукой: отец служил в качестве военного врача, мать всю жизнь посвятила семье и детям, хотя неплохо разбиралась в русской и французской истории. В 1899 г. Владимир поступил в гимназию, где изучал классические языки. В своих мемуарах он описывает школьные годы как нескончаемые, тёмные, холодные дни, проведённые в скуке, а учёбу называет не более чем неприятной необходимостью [5, с. 52]. По собственному признанию, он, скорее, получил образование дома при помощи матери, нежели в школе.
Любопытно, что Владимир Алексеевич испытывал любовь к машинам и технике (за что получил прозвище Иванов-Паровоз) и даже хотел связать жизнь с инженерным делом. Но осознав, что к проектированию или конструированию его не допустят, решил связать свою жизнь с востоком: это начинание обещало много интересных открытий [5, с. 33].
В 1907 г. Владимир Алексеевич окончил школу с золотой медалью и поступил в Санкт-Петербургский университет. Как пишет он сам, на тот же курс поступило около ста человек, из которых в 1911 г. выпустилось всего трое. Среди своих учителей Иванов особенно отмечает В. В. Бартольда, К. Г. Залемана, Ф. П. Щербатского, Б. А. Тураева. Более всего ему нравилось проводить время в Азиатском музее: по воспоминания, университет был для него связан с зубрёжкой и подготовкой к экзаменам; в музее же можно было отдохнуть от шумного Петербурга.
Первая поездка Владимира Алексеевича за границу состоялась во многом благодаря учителю арабского языка – А. Ф. Хащабу родом из Леванта. Хотя Иванов признаётся, что не испытывал особой любви к арабскому литературе, он часто был единственным студентом на утренних занятиях – так завязалась его дружба с Антоном Феодуловичем. Хащаб преподавал по совместительству, в то время как основная его работа была связана с Учётно-ссудным банком Персии. Именно он предложил Иванову отправиться в Персию в качестве сотрудника банка.
Таким образом, в 1912 г. Владимир Алексеевич прибывает в Бердженд (совр. Иран). Этот период он называет самым счастливым в своей жизни: он много читает на персидском и арабском, собирает сведения о местных диалектах, поэзию и рассказы. Когда же банк закрылся, В. А. Иванов воспользовался возможностью и отправился в Индию на пароме из Ирака. Здесь он на протяжении четырёх месяцев изучал рукописи в Королевском азиатском обществе. После, Владимир Алексеевич отправился в Санкт-Петербург через Бухару, где приобрёл более тысячи рукописей (см. ниже об опыте скупки манускриптов) и коллекцию древней керамики для Этнографического музея.
В 1918 г. по решению С. Ф. Ольденбурга отправился в очередную командировку в Персию. Шесть месяцев, проведённые в Себзеваре, он называет лучшим временем после Бердженда. Однако вскоре произошла революция. Иванов, рискуя остаться без средств к жизни и получив отказ на все прочие просьбы о найме, поступил на службу к британскому генералу Диксону в качестве переводчика.
В 1920 г. Владимир Алексеевич вместе с военными вернулся в Индию. Связи, приобретённые за время службы, позволили ему устроиться на должность в Азиатском обществе. В 1928 г. на пути в Персию он познакомился с индийскими исмаилитами-низаритами, что позднее обеспечило ему получить доступ к неисследованным материалам.
Впервые Иванов познакомился с исмаилитским рукописи в 1916 г., в Азиатском музее – их в 1914 г. выкупил русский этнограф И. И. Зарубин, а Иванов впоследствии каталогизировал. На тот момент это было самое большое собрание исмаилитских текстов (ныне же они составляют часть фонда Института восточных рукописей РАН) [5, с. 30]. Иванов посвятил им несколько небольших заметок на русском, а позже, находясь уже в Бомбее, издал оригиналы с комментариями на английском.
Руководство издательства оценило его труды и предложило опубликоваться ещё. В 1928 г., когда Иванов прибыл в город, глава местной общины принял его «с помпой». Два года спустя Мухаммад-шах Ага-хан III, имам исмаилитов-низаритов, лично одобрил деятельность Иванова по изучению истории и философии исмаилизма. Главной причиной, почему он согласился на предложенную работу (платили ему 300 рупий, или 22 фунта в месяц), Владимир Алексеевич называет не деньги, но возможность изучать подлинные исмаилитские тексты [5, с. 85].
Работа с рукописями
В 1931 г. Иванов начал поиск исмаилитских рукописей. Образцы, имевшиеся в наличии у индийской общины, были написаны на гуджарати и других языках, которые он прочитать не мог. По счастью, паломники из Бадахшана и Персии делились своими экземплярами, а Бохра (индийские исмаилиты-мусталиты) выделяли деньги на покупку манускриптов. Как выяснилось, в частных коллекциях столетиями хранилось огромное количество подлинных исмаилитских текстов.
Тем не менее несколько обстоятельств препятствовали работе с первоисточниками. Несмотря на то, что Ага-хан III снял ограничения на обмен сведениями об исмаилитской общине с остальным миром, многие обладатели аутентичных книг по-прежнему скрывали имеющиеся у них экземпляры от посторонних глаз и отказывались предоставлять их учёному.
Владимир Алексеевич противопоставляет им Мусу-хана Хорасани – коллекционера, позволил сделать копии своего собрания. Другой предприниматель-низарит по имени Исмаил Мохаммед Джафер согласился опубликовать их за свой счёт, однако дело осложнялось из-за враждебного отношения реакционных кругов. Было предложено издать рукописи от имени научной организации, такой как Королевское азиатское общество Великобритании. Его представители рассмотрели предложение, провели голосование, но в итоге отказали, т. к. публикация якобы могла вызвать уличные протесты. Чиновник индийского происхождения и вовсе попытался уверить своих коллег, что если обнародовать все эти источники, то Ага-хан пришлёт к ним своих убийц.
В конечном счёте было решено основать независимое общество под нейтральным названием «Исламская исследовательская ассоциация» («Islamic Research Association») без упоминания исмаилизма, исключительно для публикации накопленных сочинений. Несколько манускриптов всё же удалось издать, однако и здесь Иванова ждало разочарование, поскольку прочие участники более заботились об имидже новосозданной организации, нежели о науке. Иванов вспоминает, что однажды поставил перед своими коллегами ультиматум: либо рукописи публикуют на следующий день (без соглашения неназванных профессоров, нужного ради проформы), либо он уходит из организации (что он и в конце концов и сделал) [5, с. 90].
Тем не менее опыт работы Ассоциации показал, что обнародование исмаилитских документов не грозит никому из участников этого мероприятия. По инициативе В. А. Иванова 6 февраля 1946 г. было создано «Исмаилитское общество» («Ismaili Society»), куда входили лишь те исследователи, которые занимались непосредственно исмаилизмом. За 22 года общество выпустило 28 книг в трёх сериях. Иванов делал попытки привлечь арабо- и персоязычных учёных, но они не увенчались успехом. Как пишет он сам в своих мемуарах: «Якобы идеалистичный Восток оказался куда более материалистичным, чем материалистичный Запад. Никто не хотел работать ради преумножения знания и даже за потенциальные дивиденды, но каждый требовал денег – и много денег».
Среди прочих сложностей, возникших при подготовке материала к публикации, – в Бомбее было не так много типографий с арабским шрифтом, и почти всегда они выполняли заказы других клиентов. Таким образом, печатать манускрипты можно было лишь литографически. По совету немецкого учёного Пауля Крауса, тогда преподававшего в Каирском университете, в 1937 г. Владимир Алексеевич прибывает в Египет, чтобы выяснить, действительно ли качество печати здесь выше (при более низкой цене). Однако Иванов очень скоро покинул страну, дабы попасть на востоковедческую конференцию в Париже. В 1948 г. в Суэце всё же были напечатаны четыре книги. Одна из них, «Успокоение разума» (Рахат аль-акль) Хамид ад-Дина аль-Кирмани (996–1021), переведена и издана на русском языке в 1998 г. [2, с. 207-208].
Пару слов стоит сказать об опыте В. А. Иванова по скупке оригинальных текстов в Бухаре. Поскольку местные торговцы не предполагали, что иностранец сможет читать продаваемые книги, они «даже не хотели разговаривать». Но после того, как Владимир Алексеевич покупал первый предложенный манускрипт, слух быстро распространялся, и предложений поступало больше [5, с. 122]. Книги эти в основном принадлежали учёным, чьи менее сведущие наследники продавали их на базаре. Покупатель должен был уметь идентифицировать рукопись без титульного листа.
Борьба с мифами
Сегодня сложнее оценить вклад Иванова в историю ислама: многие утверждения, которые ныне не выдерживают никакой критики, в относительно недавнем прошлом считались научным фактом. Главная причина этого – отсутствие доступа к исмаилитским источникам. Отсюда неизбежно следует ограниченное представление об объекте исследования, т. к. суннитские авторы были крайне враждебно настроены по отношению к исмаилитам и вели против них пропаганду: начиная от разоблачения генеалогии имамов, заканчивая мифом о семи стадиях инициации, по завершении которой адепт становится атеистом. Появление «ереси» приписывалось некому Абдаллаху б. Маймуну аль-Каддаху, якобы иудею, который выдавал себя за Алида с целью уничтожить ислам изнутри. Среди таких фабрикантов оказался и знаменитый философ аль-Газали (1058–1111).
Помимо суннитских авторов, мифотворчеством занимались и европейские хронисты во времена крестовых походов. Не будучи осведомлёнными об исламе в целом и исмаилизме в частности, они сами сочиняли и распространяли рассказы о секретных практиках исмаилитов. Апофеозом стала легенда о вербовке в ассасины при помощи гашиша, изложенная Марко Поло. «История ассасинов» (1818) Йозефа фон Хаммер-Пургшталя, где тиражируется эта самая легенда, считалась авторитетным исследованием вплоть до 1930 г. И даже сейчас тема не утратила своей актуальности и вызывает споры (см. Дафтари Ф. Мифы об ассасинах. Легенды об исмаилитах [4]).
Однако Иванов Владимир Алексеевич, пользуясь своими связями с низаритами и мусталитами, получил доступ ко многим неисследованным прежде текстам. Благодаря его работе появилось новое поколение исламоведов, которые уже иначе смотрели на историю шиитов в контексте противостояния с другими направлениями уммы. В том числе: М. Дж. Ходжсон (1922–1968), Б. Льюис (1916–2018), В. Маделунг (1930–2023) и др.
Ключевые труды
Фархад Дафтари считает, что начало исмаилитоведению было положено, когда Иванов в 1933 г. опубликовал каталог из 700 наименований различных источников («A Guide to Ismaili Literature»), тем самым представив миру разнообразие исмаилитской литературы и определив область для дальнейшего исследования [5, с. 33].
В 1939 г. Иванов опубликовал в журнале Королевского азиатского общества статью («The Organisation of the Fatimid Propaganda») с изложением трактата Ибрагима ан-Найсабури «О нормах поведения для да’и» [10, с. 1-36]. Как известно, за пределами Фатимидского халифата да’и находились на подпольном положении, справедливо опасаясь преследования со стороны суннитских династий. Для того чтобы успешно действовать в подобных условиях они проходили суровый отбор и получали всестороннее образование. Трактат ан-Найсабури единственный в своём роде источник, где подробно описывается какими личностными качествами и какими навыками нужно обладать для того, чтобы стать исмаилитским проповедником. Так, автор рекомендует выбирать в проповедники выходцев из уважаемых семей, т. к. благородное происхождение добавляет к учителю уважения в глазах подопечных [10, с. 1-36]. От кандидата требуется разбираться в исламской философии (калам), логике и истории, в частности знать биографию имамов. Находясь в чужой стране, да’и обязан знать местный язык, местные религиозные обычаи и соответствовать местным нормам и т. д. Критическое издание с переводом Верены Клемм и Пола Уолкера увидело свет в 2011 г. [11].
Одно из первых крупных исследований исмаилизма – «Воцарение Фатимидов в исмаилитской традиции» («Ismaili tradition concerning the rise of Fatimids») [7], вышедшее в 1942 г. Она включает главы об Убайдуллахе аль-Махди (873–934), основателе династии; о его связях с выступлением карматов в Сирии; небольшие заметки об Абдуллахе б. Маймуне аль-Каддахе, а также переводы шести аутентичных документов.
Позднее, в 1946 г. В. А. Иванов опубликовал целую монографию, посвящённую легендарному основателю исмаилизма, вышеупомянутому бин Маймуну аль-Каддаху («The Alleged Founder of Ismailism») [9, с. 140-141]. Помимо этой полулегендарной личности, о которой уже было сказано выше, Иванов также рассматривает утверждение, будто исмаилитская доктрина была разработана Абу-ль-Хаттабом, представителем радикальных кругов шестого шиитского имама Джафара ас-Садика (702–765). Сравнивая его учения с исмаилизмом более поздней эпохи, Иванов находит, что Абу-ль-Хаттаб в своих суждениях близок к мистике (он продвигал идею о передаче божественной благодати через имама общине), в то время как исмаилизм, напротив, рационален [9, с. 140-141].
Другая не менее важная работа – «Исследование раннего персидского исмаилизма» («Studies in early Persian Ismailism») [8, с. 7-39]. В первой главе Иванов рассуждает об изменившемся отношении западного исследователя к шиизму и называет его прогрессивным течением [8, с. 7]. Впрочем, Владимир Алексеевич утверждает, что шиизм изначально представлял собой политическое движение [8, с. 9] (в чём сходится с такими отечественными востоковедами, как О. Г. Большаков [2, с. 207-208; 3, с. 104]).
Далее приводится первый в своём роде терминологический справочник понятий из религиозного дискурса исмаилитов с указанием, когда тот или иной термин был в ходу. Так, мы узнаём, что слово «да’и» после падения Фатимидского государства, с течением времени приобрело устойчивые ассоциации с исмаилитами, поэтому Абу Хатим ар-Рази даже использует некорректную форму множественного числа («ад’ийя» вместо «ду’ат»); что шииты-двунадесятники используют его по отношению к проповедникам хаттабизма (см. выше) и никогда к собственным миссионерам [8, с. 39].
В этой же монографии Иванов опубликовал перевод трёх рукописей на английский. Одна из них – «Книга учителя и ученика» – увидела критическое издание в 2001 г. (См. Morris J. W. The Master and the Disciple. An Early Islamic Spiritual Dialogue [12]). Данное сочинение представлено в виде диалога между да’и и его новым последователем, которому постепенно открываются сокрытые стороны ислама. Оно ценно, во-первых, как памятник литературы; во-вторых, тем, что отражает важные сведения из жизни исмаилитской общины, как-то: процедура принесения клятвы неофитом, некоторые доктринальные установки и т. д.
Данный список можно продолжить, однако мы уже видим, что Владимир Алексеевич Иванов проделал огромную работу с первоисточниками, охватив значительный временной промежуток и географические рамки. Выше мы осмотрели лишь самые важные из его публикаций – полный их перечень можно найти в современном издании мемуаров историка под редакцией Фархада Дафтари.
Заключение
Таким образом, В. А. Иванова по праву можно считать одним из основателей современного исмаилитоведения. Владимир Алексеевич прожил насыщенную жизнь, целиком посвятив её своему делу – сбору и обнародованию исторических документов. Благодаря его открытиям появилось новое поколение исследователей, которые пролили свет на многие вопросы истории исмаилитов и ислама в целом. Его мемуары, помимо красочного описания восточного быта, содержат ценные сведения из истории Центральной Азии, Персии, Индии первой половины XX в. и будут интересны как специалисту, так и обывателю.
